Леди Одли поставила лампу на стол у камина и подошла к стеклянной двери. Она отодвинула железную решетку и мягкую деревянную задвижку и открыла дверь. Мартовская ночь была черна и безлунна, ее обдало холодом, порыв ветра наполнил комнату своим леденящим дыханием и задул лампу на столе.
— Неважно, — прошептала госпожа, — ее все равно нельзя было оставить горящей. Я найду дорогу, когда вернусь, ведь я оставила все двери открытыми.
Она быстро вышла на ровную гравийную дорожку и закрыла за собой дверь. Люси боялась, что коварный ветер откроет дверь, ведущую в библиотеку, и выдаст ее.
В лицо ей дул холодный ветер, натягивая шелковое платье вокруг ее фигуры с резким шелестом, словно морской бриз надувает паруса яхты. Она пересекла двор и оглянулась на мгновение назад, на огонь в камине, отсвечивающий сквозь розовые занавеси ее будуара и мягкий свет лампы за окнами комнаты, где спал сэр Майкл Одли.
«У меня такое чувство, как будто я убегаю, — подумала она. — Я чувствую, как будто скрываюсь тайком глубокой ночью, чтобы затеряться навеки. Возможно, послушаться его предупреждения и навсегда исчезнуть было бы наилучшим выходом из положения. Если бы мне можно было убежать и исчезнуть, как Джордж Толбойс. Но куда мне идти? Что со мной станет? У меня нет денег: мои драгоценности стоят не больше двух сотен фунтов, ведь я избавилась от лучших из них. Что мне делать? Я должна буду вернуться к старой жизни — тяжелой, жестокой, несчастной жизни, полной бедности, унижения, досады и неудовлетворенности. Мне придется вернуться, состариться в этой долгой борьбе и умереть — как возможно, умерла моя мать».
Госпожа с минуту стояла неподвижно на ровной лужайке перед аркой, опустив голову на грудь и сцепив руки, обдумывая это. В ней чувствовалась нерешительность и растерянность. Но вдруг произошла перемена — она вскинула голову, уверенно и с вызовом.
— Нет, мистер Роберт Одли, — громко сказала она низким отчетливым голосом, — я не вернусь. Если борьбе между нами суждено стать поединком до смерти, я не опущу своего оружия.
Быстрым и твердым шагом она прошла под арку. Когда Люси проходила под этим массивным сооружением, казалось, что она исчезает в черную пропасть, раскрывшуюся, чтобы поглотить ее. Причудливые часы пробили полночь, и казалось, что прочная каменная кладка содрогается от этих тяжелых ударов, когда леди Одли вышла на другую сторону арки и присоединилась к Фебе Маркс, поджидавшей свою бывшую хозяйку у ворот.
— Итак, Феба, — сказала она, — отсюда три мили до Маунт-Стэннинга, не так ли?
— Да, госпожа.
— Тогда мы сможем пройти их за час.
Леди Одли промолвила это, не останавливаясь; она быстро шла по аллее рядом со своей покорной спутницей. Несмотря на свое хрупкое сложение, она была хорошим ходоком. Люси привыкла совершать длинные прогулки по сельской местности с детьми мистера Доусона в прежние дни, и расстояние в три мили не пугало ее.
— Полагаю, твой драгоценный супруг будет ждать тебя, Феба? — спросила она, когда они углубились в открытое поле, чтобы срезать путь до большой дороги.
— О да, госпожа, конечно. Я думаю, они еще пьют с тем мужчиной.
— Каким мужчиной?
— С владельцем, госпожа.
— А, ну да, — безразлично промолвила леди Одли.
Казалось странным, что домашние заботы Фебы так далеки от ее мыслей в то время, как она предпринимала такие необычные меры, чтобы уладить дела в таверне «Касл».
Женщины перешли поле и свернули на большой тракт. Дорога до Маунт-Стэннинга пролегала по холмам и казалась черной и мрачной во тьме ночи, но госпожа шла вперед с отчаянной храбростью, не свойственной ее эгоистичной чувственной натуре. Она больше не заговаривала со своей спутницей, пока они не приблизились к мерцающим огням на вершине холма, один из которых, светящийся красным светом сквозь занавески, указывал на то самое окно, за которым, возможно, клевал носом Люк Маркс над своим стаканом вина в ожидании жены.
— Он не ушел спать, Феба, — заметила госпожа. — Но другие окна не светятся. Думаю, мистер Одли уже в постели и спит.
— Да, госпожа, наверное, так.
— Ты уверена, что он собирался остановиться в «Касл» сегодня?
— Да, госпожа. Я помогала служанке приготовить ему комнату, прежде чем ушла.
Ветер был еще свирепее и безжалостнее на вершине холма, где воздвигла свои шаткие станы таверна «Касл». Резкие его порывы буйствовали вокруг этого хрупкого сооружения. Они резвились на разрушенной голубятне, разбитом флюгере, скакали по черепицам и бесформенным крышам, дребезжали в оконные стекла и свистели в щелях, насмехались над хилым строением от фундамента до крыши, и колотили, и хлопали, и мучили его своими яростными прыжками, пока здание не задрожало и закачалось от этого грубого веселья.
Мистер Люк Маркс не потрудился запереть входную дверь, прежде чем усесться за выпивку с владельцем «Касл». Хозяин «Касл» был ленивым, чувственным грубияном, которого волновали лишь собственные удовольствия, и испытывавший злобную ненависть к любому, кто мешал ему развлекаться.