Тайна леди Одли

Его жена, женщина, которую он больше всех любил и которой больше всех доверял, сказала ему, что убеждена в безумии его племянника. Напрасно он пытался прийти к выводу, которого горячо желал; напрасно пытался думать, что госпожа была введена в заблуждение собственными фантазиями и не имела оснований для своих утверждений. И вдруг его осенило, что тогда напрашивался еще худший вывод — это значило перенести ужасное подозрение с племянника на жену. По-видимому, она была действительно убеждена в безумии Роберта. Представить, что она не права, значило предположить слабость ее рассудка. Чем больше он думал об этом, тем больше его это тревожило и приводило в недоумение. Конечно, молодой человек всегда был немного эксцентричен. Он был разумен, довольно умен, честен и благороден, хотя, быть может, и немного небрежен в выполнении некоторых второстепенных общественных обязанностей; но существовали легкие различия, которые не так легко определить, отделявшие его от других молодых людей его возраста и положения. Опять же, он действительно очень изменился со времени исчезновения Джорджа Толбойса. Он стал угрюмым и задумчивым, грустным и рассеянным. Он сторонился общества, часами сидел не разговаривая, временами говорил загадками, непривычно волновался при обсуждении вопросов, явно далеких от его жизни и интересов. Было и кое-что другое, говорившее в пользу доводов госпожи против несчастного молодого человека. Он воспитывался вместе со своей кузиной Алисией — своей хорошенькой добродушной кузиной, чей интерес к нему, даже привязанность, указывали на то, что она наиболее подходящая для него невеста. Более того, девушка показала ему в невинном простодушии своей открытой натуры, что она к нему неравнодушна; и все же, несмотря на это, он держался отстраненно и позволял другим молодым людям просить ее руки и получать отказы.

Ведь любовь настолько неуловима, такое неопределенное метафизическое чудо, что ее силу, которую жестоко чувствует сам страдающий, никогда вполне не понимают те, кто взирает на его мучения со стороны и удивляется, почему он так плохо переносит обычную лихорадку. Сэр Майкл находил странным и неестественным, что Роберт не влюбляется в такую хорошенькую и добродушную девушку, как Алисия. Этот баронет, дожив до шестидесяти лет, первый раз в жизни встретил женщину, которая заставила биться его сердце, и удивлялся, почему Роберт не заражается лихорадкой, едва вдохнув эти заразные бациллы. Он забыл, что есть мужчины, остающиеся невредимыми среди легионов хорошеньких и благородных женщин, но которые в конце концов становятся жертвой грубой мегеры, знающей секрет любовного зелья, отравляющего и очаровывающего их. Он забыл, сколько на свете Джеков, идущих по жизни, так и не встретив свою Джилл, предназначенную им судьбой, и возможно, умирают старыми холостяками в то время, как бедная Джилл чахнет где-то рядом в старых девах. Он забыл, что любовь — это безумие, бедствие, горячка, обман, западня является также и тайной, которую не дано понять никому, кроме того единственного страдальца, терзаемого этой пыткой. Джоунс, безумно влюбленный в мисс Браун и лежащий ночи напролет без сна до тех пор, пока не начинает ненавидеть свою мягкую подушку и комкать простыни, пока они не превратятся в две скрученные веревки, этот самый Джоунс, считающий площадь Рассел волшебным местом лишь потому, что его божество живет там, и полагающий, что деревья в этих местах зеленее, а небо более голубое, и ощущающий внезапную острую боль, перемешанную с надеждой, радостью, ожиданием и ужасом, покидая Гилфорд-стрит и спускаясь с высот Ислингтона в эти священные окрестности, этот самый Джоунс жесток и безжалостен к Смиту, обожающему мисс Робинсон, и не может представить, что же влюбленный до безумия парень нашел в этой девушке. Таков был и сэр Майкл Одли. Он смотрел на своего племянника, как на представителя большого класса молодых людей, а на свою дочь — как на представительницу такого же обширного класса девушек, и не мог понять, почему эти два представителя не могут составить достойную пару. Он не принимал во внимание все те бесконечно малые различия в человеческой натуре, которые превращают здоровую пищу для одного человека в смертельный яд для другого. Как трудно иной раз поверить, что кому-то не нравится вкусное блюдо. Если за обеденным столом какой-нибудь смиренного вида гость отказывается от семги или от огурцов в феврале, мы считаем его бедным родственником, чьи инстинкты предостерегают его от этих дорогих блюд.