Тайна леди Одли

— Он сказал вам правду, — заговорила госпожа, — и он не сумасшедший! Я послала за вами, чтобы во всем признаться. Если бы я могла сочувствовать вам, ведь вы были очень, очень добры ко мне, гораздо больше, чем я того заслуживала, но я не могу, не могу… я не чувствую ничего, кроме своего горя. Я говорила вам давно, что эгоистична, и я все еще такова, и гораздо больше эгоистка в своих страданиях. Счастливые обеспеченные люди могут сочувствовать другим. Я же смеюсь над страданиями других людей, они так малы в сравнении с моими.

Когда госпожа упала на колени, сэр Майкл пытался поднять ее, но затем опустился в кресло, сжал руки и склонил голову, с жадностью ловя каждое слово, как будто все его существо сосредоточилось в одном чувстве слуха.

— Я должна рассказать вам историю своей жизни, чтобы вы поняли, почему я стала такой несчастной, которой остается надеяться лишь на то, что ей позволят убежать и скрыться в каком-нибудь заброшенном уголке земли. Я должна рассказать вам историю своей жизни, — повторила госпожа, — но не бойтесь, что я задержусь на ней слишком долго. Мне и самой не доставляет удовольствия вспоминать о ней. Когда я была ребенком, то помню, задавала вопрос, вполне естественный, помоги мне Бог. Я спрашивала, где моя мама. Я смутно помнила ее лицо, так похожее на мое теперь, смотревшее на меня, еще совсем крошечную; но вдруг оно пропало, и я больше не видела его. Мне сказали, что мама уехала. Я была несчастна, потому что женщина, которой поручили заботу обо мне, была очень неприятная, и жили мы в захолустье — в деревеньке на побережье Хэмпшира, в семи милях от Портсмута. Мой отец служил на флоте и лишь время от времени навещал меня, и я полностью находилась на попечении этой женщины, которой платили нерегулярно, и она вымещала свое недовольство на мне, если отец задерживал деньги. Поэтому уже в раннем возрасте я поняла, что значит быть бедным.

Возможно, больше из-за недовольства своей несчастной жизнью, чем повинуясь внутренним порывам, я часто задавала все тот же вопрос о своей матери. И получала тот же ответ — она уехала. Когда я спрашивала, — куда, — мне говорили, что это тайна. Когда я достаточно подросла, чтобы понять значение слова смерть, я спросила, умерла ли моя мать, и мне ответили: «Нет, она не умерла, она заболела и уехала». Я спрашивала, как долго она болела, и мне говорили, что несколько лет, — с тех пор, как я родилась.

Наконец тайна была раскрыта. Однажды, когда перевод денег надолго задержался, а я продолжала мучить свою опекуншу все тем же старым вопросом, ее терпение лопнуло. Она вышла из себя и сказала, что моя мать сумасшедшая и находится в доме для умалишенных в сорока милях оттуда. Едва сказав это, она тут же пожалела и стала говорить, что это неправда и я не должна этому верить. Я узнала потом, что она торжественно обещала отцу не выдавать мне тайну судьбы моей матери.

Я грустно размышляла о безумии своей матери. Эти мысли преследовали меня днем и ночью. Я всегда представляла себе эту женщину бегающей, словно зверь в клетке, по тюремной камере в отвратительной одежде, связывающей ее измученные члены. Мне рисовались всякие ужасы. Я не знала, что существуют разные степени безумия, и меня преследовал образ потерявшего рассудок буйного создания, которое нападет и убьет меня, если я окажусь рядом. Я даже просыпалась глубокой ночью, громко крича от страха, потому что чувствовала во сне, как ледяные руки матери сжимали мое горло и слышала ее стенания.

Когда мне исполнилось десять лет, приехал отец, чтобы внести плату моей опекунше и забрать меня в школу. Он оставил меня в Хэмпшире дольше, чем собирался, так как не мог внести плату. Там снова ощутила я горечь нищеты и могла вырасти неграмотной среди грубых деревенских детей от того, что отец мой беден.

Госпожа остановилась на мгновение, но лишь для того, чтобы набрать в грудь воздуха, так как говорила она очень быстро, как будто желала поскорее рассказать ненавистную историю и покончить с ней. Она все еще стояла на коленях, но сэр Майкл не делал попыток поднять ее.

Он сидел молчаливый и неподвижный. Что за рассказ он слушал? О ком он и к чему ведет? Это не может быть о его жене. Баронет часто слышал ее простые рассказы о юности и верил им, как в Евангелие — о том, как она рано осиротела, о долгой спокойной бесцветной юности в монастырском уединении английского пансиона.

— Наконец приехал мой отец, и я сказала ему, что узнала. Он заволновался, когда я заговорила о маме. Он не был тем, что называют хороший человек, но я узнала впоследствии, как нежно он любил свою жену и отдал бы ей свою жизнь, и сам бы ухаживал за ней, если бы не был вынужден зарабатывать на хлеб этой безумной женщине и ее ребенку. И здесь снова увидела я, как это горько быть бедным. Моя мать, за которой мог ухаживать преданный муж, была предоставлена заботам наемных медсестер.