Тайна леди Одли

Роберт велел кэбмену остановиться на углу Ченсери-Лейн, поднялся по ярко освещенной лестнице в обеденную залу «Лондона» и уселся за одним из уютных столиков, ощущая внутри себя скорее пустоту и усталость, чем здоровый аппетит. Он зашел в этот роскошный ресторан, чтобы пообедать, поскольку ему было просто необходимо что-нибудь поесть, и было гораздо легче получить хороший обед у мистера Сойера, чем очень плохой у миссис Мэлони, чье воображение не простиралось дальше котлет и жареного мяса. Напрасно пытался учтивый официант вызвать у бедного Роберта чувство должного уважения к вопросу принятия пищи. Роберт пробормотал, чтобы тот принес ему что-нибудь по своему усмотрению, и дружелюбный официант, знавший Роберта Одли как частого гостя за их маленькими столиками, вернулся к хозяину с печальным лицом и с известием, что Роберт Одли, живущий на Фигтри-Корт, сегодня явно не в духе. Роберт съел обед и выпил пинту мозельского, почти не ощущая превосходного вкуса яств и аромата вина. Мысленный монолог все еще продолжался, и молодой философ современной школы приступил к обсуждению модного вопроса о суетности всего в этом мире, о том, что глупо идти по дороге, ведущей в никуда, или трудиться в поте лица над тем, что не имеет значения.

«Я принимаю власть этой бледной девушки с величественными чертами лица и спокойными карими глазами, – размышлял он. – Я уважаю ум, который сильнее моего, уступаю и склоняюсь перед ним. Я изменил основному принципу своей жизни и пострадал от своего безрассудства. На прошлой неделе я обнаружил два седых волоска на своей голове, а у глаз появились морщины. Да, я явно старею, но почему… почему так должно быть?»

Он отодвинул тарелку и приподнял брови, рассматривая крошки хлеба на узорчатой скатерти, и продолжая раздумывать над этим вопросом.

«За каким дьяволом я делаю все это? – спрашивал он себя. – Но мне уже не выбраться из этого дела, так что уж лучше я подчинюсь этой кареглазой девушке и буду делать все, что она мне скажет, терпеливо и преданно. Какое замечательное решение тайны жизни заключается в женском засилье! Мужчина грелся бы целыми днями на солнышке и питался зеленым салатом, если бы только жена ему позволила. Но этого она ни за что не допустит, благослови Бог ее пылкое сердце и деятельный ум! Она придумает кое-что получше. Слышал ли кто-нибудь о женщине, относящейся к жизни так, как должно? Вместо того чтобы нести ее, как неизбежное бремя, воздавая за ее краткость, она ступает по жизни, как будто это красочный маскарад или пышная процессия. Она наряжается для нее, глупо улыбается, хихикает и жестикулирует. Она расталкивает соседей и бьется за лучшее место под солнцем, она орудует локтями, корчится, топает ногами и задается. Громкая, беспокойная и шумная, она рано встает и поздно ложится. Она протаскивает своего мужа в лорды-канцлеры или толкает его в парламент. На полной скорости она загоняет его в ленивую правительственную машину, и он бьется там о колеса, кривошипы, винты и шкивы до тех пор, пока кто-нибудь, ради всеобщего спокойствия, не сделает из него то, что она хотела. Вот почему некомпетентные люди часто занимают высокие посты, бестолково во все вмешиваются, создавая этим всеобщую неразбериху. Все мужчины, которые не на своем месте, были задвинуты туда своими женами. Восточному монарху, заявившему, что женщины по сути своей являются причиной любого зла, следовало пойти немного дальше и посмотреть, почему так происходит. А все это потому, что женщины никогда не ленятся.

Они и не знают, что такое быть спокойными. Эти Семирамиды, Клеопатры, Жанны д’Арк, королевы Елизаветы и Екатерины Вторые безумствуют в битве, убийстве, протесте и отчаянии. Если они не взбаламутят весь земной шар и не поиграют в мяч с его полушариями, они превратят домашние ссоры в войны и поднимут бурю в стакане воды. Запрети им разглагольствовать о свободе наций и грехах человечества, так они поссорятся с миссис Джоунс о фасоне манто или о характере служанки. Какая злая насмешка назвать их слабым полом! Они сильный, шумный, более упорный защищающий свои права пол. Они желают свободы мнений, выбора профессий, не так ли? Так пусть получат их. Пусть будут адвокатами, врачами, проповедниками, учителями, солдатами, законодателями, да кем угодно, лишь бы они не мутили воду».

Мистер Одли пропустил пальцы сквозь густую шевелюру своих прямых каштановых волос, и в этот момент отчаяние вновь овладело им.