Тайна музея восковых фигур

И лишь тогда, когда твердо убеждались в полном расположении к ним хозяев дома, в задушевной беседе, подкрепляя свои доводы цифрами, аккуратно выведенными на листках блокнотов страховых обществ и торговых фирм, доказывали мистеру и миссис Монтеро, что если они приобретут в рассрочку на пять лет недорогую обстановку для новой квартиры, холодильник, радиоприемник, кухонную и столовую посуду и будут не очень расточительны в еде и одежде, то им еще останется несколько долларов для того, чтобы застраховать свою жизнь, здоровье, и даже на кино и комиксы.

— Вы подумайте, — говорил им торговый агент, — через какие-нибудь пять лет все эти вещи будут вашими, вашей собственностью! Вы сможете их продать, подарить, сломать… Ну как, согласны?

Доводы были неотразимы, но супруги Монтеро в смятении смотрели друг на друга и не могли ни на что решиться. Им никогда в жизни не приходилось покупать сразу столько вещей. Просто страшно было тратить так много денег. Но агенты были настойчивы. Они знали: рано или поздно Рамон Монтеро подпишет контракт. Их беспокоило другое — с кем он подпишет контракт?

В конце концов победу одержал агент с благообразным лицом, похожий на протестантского пастора.

— Вот что, — сказал он, — вы, конечно, понимаете: я работаю на процентах. Пять процентов я получаю от фирмы. Пять! — Он растопырил веером пальцы левой руки, и супруги Монтеро уставились на эти пальцы с напряженным вниманием, — Теперь обратите внимание… — Правой рукой он загнул два пальца, не переставая смотреть в упор на Рамона. — Из этих пяти процентов два… я отдаю вам!

Он хлопнул ладонью по столу и затараторил:

— Два процента — это шестьдесят долларов! Вы получаете мебель, холодильник, радиоприемник, посуду, сервиз и еще бумажник, в котором находятся шестьдесят новеньких долларов! И не взаймы, нет! В подарок. Безвозмездно. На всю жизнь. Я даже от вас расписки не возьму. Вы мне просто нравитесь, и я вам делаю подарок — шестьдесят долларов! Ну, что скажете?

Рамон согласился. Господи, да разве можно было не согласиться? Это же просто замечательно! И не страшно. Тем более теперь, когда он обеспечен работой надолго. Да и деньги — эти шестьдесят долларов — все равно как с неба свалились.

— Только я вас очень прошу… — Агент как-то сразу превратился в озабоченного, усталого старика, глаза его погасли, и лицо потемнело, как алый детский шарик, из которого выпустили изрядную порцию воздуха. — Я вас очень попрошу… Никому не говорите о том, что я поделился с вами комиссионными. У нас, агентов, это не принято. Что поделаешь… Три процента меньше пяти, но лучше, чем ничего…

Заперев за ним дверь, Долорес закружилась в веселом танце.

— А щеки-то он румянит, сегодня я разглядела, — засмеялась она. — Ну, наконец-то мы выберемся из Гарлема. Наконец, наконец, наконец!

— Опять ты за свое… — Но теперь уже Рамон не сердился, как прежде, когда жена об этом заговаривала.

— Ты же знаешь, я не из-за себя. — Долорес прильнула к Рамону, — Из-за Рамонсито. Я уже больше не знаю, как отвечать на его вопросы: «Мама, а мы негры?». А негры плохие?» Скоро ему идти в школу, а в какую? В негритянскую? В белую?

Новая квартира была ничуть не лучше прежней. Зато это был уже «белый» район…

Совершенно неожиданно оказалось, что у Рамона стало одним членом семьи больше. Это была восковая кукла, которая его изображала. Она требовала к себе постоянного внимания и заботы. Нужно было следить за каждой складкой ее одежды, осторожно сметать с нее пыль, причесывать. Но главное — кукла требовала к себе более бережливого и даже нежного отношения, чем любой из остальных членов семьи. Она была весьма хрупким созданием и могла рассыпаться на куски от неосторожного с ней обращения. Ее восковое лицо было причиной постоянных забот и волнений: то к нему прилипала пыль, то выветривались и тускнели краски, то чрезмерная нью-йоркская жара грозила растопить воск…

Но, нужно отдать справедливость, кукла честно заслуживала не только заботу, но и искреннюю любовь Рамона. Разве не она вызывала восхищение публики своим поразительным сходством с ним? Разве не ей был обязан Рамон лучезарным чувством уверенности в завтрашнем дне, всем, что у него было, — квартирой, обстановкой, всем, всем?..

Да и разве не с ней, с куклой, сливался Рамон в единое целое, когда, застыв неподвижно у дверей музея, долгими часами думал о Долорес, о себе и о далекой родине, которую никогда не знал, но куда они обязательно уедут, как только накопят денег. И еще он думал о том, как маленький Рамонсито будет там учиться, На адвоката. Или на инженера… Адвокатом быть, конечно, лучше, но уж очень много нужно иметь денег, чтобы завести свою контору. Но, в конце концов, стать инженером — тоже неплохо. Жалованье хорошее; а потом инженер всегда может что-нибудь изобрести и стать компаньоном своего хозяина. Почему бы нет? Рамонсито ведь очень смышленый парень.