Тайна, не скрытая никем

Однажды Юни и Рия целое лето играли вместе. Впрочем, сами они не считали свои занятия игрой. Они только называли их игрой, чтобы взрослые не цеплялись. На деле это была самая серьезная часть их жизни. Все остальное, что они делали, казалось им чепухой, не стоящей запоминания. Сбежав по склону вниз – с участка Юни к берегу реки, – они становились другими людьми. Каждого из этих людей звали Том. Вместе – Томы. Том для них было не только именем, но еще и обозначением. Не мужским и не женским. Томы были исключительно храбрыми и умными существами, порой невезучими, но практически неубиваемыми, хоть иногда и оказывались на волосок от гибели. Томы вели нескончаемую борьбу со своими исконными врагами, которых звали «баннерши» (вероятно, Рия и Юни где-то что-то слышали про баньши). Баннерши таились в зарослях у реки и могли принимать вид разбойников, фашистов или скелетов. У них был бесконечный запас хитростей и приемов. Они ставили капканы, поджидали в засаде, воровали детей и мучили их. Иногда Юни и Рия заманивали к себе в игру настоящих детей – Маккеев, из семьи, которая недолго жила в одном из домов у реки. Роль Маккеев заключалась в том, что их связывали и хлестали камышами. Но Маккеи не могли или не хотели включиться в игру и скоро начинали плакать или сбегали домой, и Томы снова оставались вдвоем.

Томы построили на берегу реки город из грязи. Он был обнесен каменной стеной для защиты от атак баннерши. В городе был королевский дворец, плавательный бассейн и флаг. Но однажды Томы отправились в путешествие, и баннерши сравняли город с землей. (Конечно, Юни и Рии часто приходилось переключаться на роль баннерши.) У баннерши появилась правительница, королева, ее звали Джойлинда, и она была дьявольски коварна. Она отравила ягоды ежевики, растущей у реки, и Томы поели этой ежевики, так как были голодны после своих странствий и забыли об осторожности. Когда яд подействовал, они лежали, извиваясь и обливаясь потом, в густых сорняках. Они вжимали животы в грязь – податливую и теплую, как только что изготовленная сливочная помадка. Они чувствовали, как съеживаются у них внутренности, как трясутся руки и ноги, но встали через силу и поплелись, шатаясь, в поисках противоядия. Они пытались жевать осоку – она была острая и могла порезать кожу, – обмазывали рты грязью и уже собирались перекусить пополам живую лягушку, если удастся ее поймать, но в конце концов решили, что от смерти их спасут ягоды черемухи. Они съели по кисти мелких ягодок, отчаянно вяжущих во рту, и им тут же пришлось бежать к реке, чтобы выпить воды. Они бросились плашмя в воду в зарослях кувшинок, где вода была мутная от ила и дно не просматривалось. Они пили и пили, а синие мухи носились у них над головами – стремительно и прямо, как стрелы. Томы были спасены.

Возвращаясь из своего мира – уже к вечеру, – они оказывались на дворе у Юни, где ее родители все еще (или опять) работали в огороде – окучивали, пропалывали, рыхлили. Девочки ложились на землю в тени дома, усталые, словно весь день переплывали озера или взбирались на горы. От них пахло рекой, черемшой и мятой, которую они давили ногами, нагретой солнцем сочной травой и вонючей грязью из того места, где в реку впадала труба с нечистотами. Иногда Юни заходила в дом и выносила что-нибудь поесть – ломти хлеба с кукурузным сиропом или патокой. Ей не нужно было просить разрешения у родителей. Кусок побольше она всегда брала себе.

Они не были друзьями в том смысле, который Рия позже вкладывала в это слово. Они никогда не старались сделать друг другу что-то приятное или утешить. У них не было общих тайн, за исключением игры, но игра ведь не была тайной, потому что они принимали в нее и других детей. Хотя Томами всегда были только они сами. Может, это и было их общей тайной, это объединяло их в ежедневных совместных трудах: природа бытия Томом и связанная с этим опасность.