Тайна, не скрытая никем

Приехав и поставив машину – а иногда и не доехав еще до места, – Билли обнимал Рию за плечи и стискивал. Это было обещание. Во время танцев он тоже все время раздавал ей авансы. Танцуя, он не считал ниже своего достоинства тереться щекой о ее щеку или осыпать поцелуями ее волосы. В машине поцелуи выходили короче, и их краткость, их ритм и то, что Билли слегка причмокивал, намекали, что эти поцелуи шутливые – по крайней мере, отчасти. Он постукивал пальцами по телу Рии – иногда по коленям, иногда по грудям в самой верхней их части, – что-то восхищенно бормоча, а потом начинал ругать себя или Рию, говоря, что должен держать ее в рамках.

– Какая ты испорченная, – говорил он. И плотно прижимался губами к ее губам – так, словно его главной задачей было удержать рот Рии и свой рот закрытыми. – Как ты меня соблазняешь, – говорил он ненатуральным голосом, позаимствованным у какого-нибудь томного и вкрадчивого киноактера, и его рука скользила между ног Рии, касалась голой кожи выше чулка – и тут же отдергивалась, и он подскакивал и смеялся, словно ее тело в этом месте было раскаленное или, наоборот, ледяное. – Интересно, как там поживает старина Уэйн? – говорил после этого Билли.

У них с Уэйном было правило: через некоторое время после приезда на площадку один из них давил на клаксон, и тогда второй обязан был ответить тем же. Рия не знала тогда, что это – состязание, или, во всяком случае, не понимала, в чем оно заключается, но игра со временем занимала Билли все больше и больше. «Ну что скажешь? – спрашивал он, вглядываясь в темноту, в едва видные контуры машины Уэйна. – Погудеть нашему общему другу?»

По пути назад, в Карстэрс, Рии почему-то хотелось плакать – совершенно без причины. Руки и ноги у нее тяжелели, словно в них залили цемент. Если бы ее оставили одну, она бы, скорее всего, заснула, но она не могла остаться одна, потому что Люцилла боялась темноты, и пока Билли с Уэйном сидели у Монка, Рия должна была составлять Люцилле компанию.

Люцилла была худая светловолосая девушка с капризным желудком, нерегулярными месячными и чувствительной кожей. Причуды собственного тела завораживали ее – она относилась к нему как к надоедливой, но ценной кошечке или собачке. Она всегда носила в сумочке детское масло и, пока они сидели в машине, мазала лицо, только что пострадавшее от жесткой щетины Уэйна. В машине пахло детским маслом и еще чем-то другим, вроде хлебного теста.

– Когда мы поженимся, я тут же заставлю его побриться, – сказала Люцилла. – Прямо перед свадьбой заставлю.

Билли Дауд сказал Рии, что Уэйн ему признался: он все это время встречается с Люциллой и собирается на ней жениться, потому что из нее выйдет хорошая жена. Как выразился Уэйн, она не самая красивая на свете и уж точно не самая умная, а потому он как муж всегда будет спокоен. Она не сможет торговаться с ним с позиции силы. И еще она не привыкла к богатству.

«Некоторые сочли бы это цинизмом, – прокомментировал тогда Билли. – Но другие сказали бы, что это реалистический подход. Сыну священника приходится быть реалистом – ему ведь надо будет самому пробиваться в жизни. Но вообще, конечно, Уэйн в своем репертуаре. Уэйн в своем репертуаре», – повторил он серьезно и с удовольствием.

Как-то Люцилла спросила у Рии:

– Ну как ты? Привыкаешь к этому понемножку?

– О да, – сказала Рия.

– Говорят, без перчаток лучше. Наверно, я узнаю, когда замуж выйду.

Рия постеснялась признаться, что не сразу поняла, о чем идет речь.

Люцилла сказала, что, выйдя замуж, будет пользоваться кремом или желе. Рии показалось, что это звучит как меню десерта, но она не засмеялась, потому что знала: Люцилла воспримет ее смех как оскорбление. Люцилла заговорила о скандале, который разразился из-за ее приготовлений к свадьбе – из-за того, будут ли подружки невесты в широкополых шляпах или в венках из розовых бутонов. Люцилла хотела венки и думала, что все уже решено, и тут вдруг сестра Уэйна сделала себе неудачный перманент. И теперь хотела прикрыть его шляпкой.

– Мы с ней даже не друзья – она будет на свадьбе только потому, что она его сестра и ее нельзя было не пригласить. Она ужасная эгоистка.

От эгоизма сестры Уэйна Люцилла покрылась сыпью.

Рия и Люцилла опустили окно машины, чтобы дышать свежим воздухом. Снаружи была ночь, плескалась невидимая река – сейчас вода в ней стояла низко, обнажив большие белые камни, – трещали сверчки, квакали лягушки, слабо блестели проселочные дороги, ведущие в никуда, и в небе рисовался остов ветшающей эстрады на территории бывшей ярмарки, словно скелет какой-то безумной башни. Рия знала о существовании внешнего мира, но не могла сейчас уделять ему внимания. Ей мешала не только болтовня Люциллы – не только рассуждения о шляпках. Рия вытянула счастливый билет: ее выбрал Билли Дауд, ей поверяла свои беды помолвленная девушка, и в целом, пожалуй, ее жизнь повернулась намного лучше, чем можно было ожидать. Но в такие минуты она терялась – ей казалось, что ее чего-то лишили, она что-то потеряла, а не приобрела. Словно ее изгнали. Откуда?