Тайна, не скрытая никем

Были в доме и книги – небольшая подборка книг по набивке чучел, а кроме них, в основном комплекты. История Второй мировой войны. История науки. История философии. История цивилизации. Пиренейские войны. Пелопоннесские войны. Франко-индейские войны. Беа представила себе долгие зимние вечера – размеренное одиночество, систематическое чтение, аскетическое удовольствие.

Заваривая чай, Ладнер, казалось, немного нервничал. Он проверил, нет ли в чашках пыли. Он сначала забыл, что уже вытащил молоко из холодильника, а потом – что уже спрашивал Беа, класть ли ей сахар. Когда она пробовала чай, он зорко следил за ней и спрашивал, все ли в порядке. Не слишком ли крепко? Не добавить ли кипятку? Беа заверила его, что все хорошо, поблагодарила за экскурсию и перечислила то, что ей особенно понравилось. Вот мужчина, думала она. Не такой уж странный, оказывается, и не особенно загадочный. Может, даже и не особенно интересный. Многослойная информация. Франко-индейские войны.

Она попросила подлить ей молока. Ей хотелось поскорее допить чай и убраться отсюда.

Ладнер пригласил ее заглядывать еще, если она окажется поблизости и ей нечем будет заняться. «И если захочется размять ноги, – добавил он. – В лесу всегда есть на что посмотреть, в любое время года». Он заговорил о зимних птицах и следах на снегу и спросил, есть ли у Беа лыжи. Она поняла: ему не хочется ее отпускать. Они стояли в дверях, и Ладнер рассказывал ей о катании на лыжах в Норвегии. О том, что у тамошних трамваев на крышах есть крепления для лыж, а горы начинаются прямо на окраине города.

Беа сказала, что никогда не была в Норвегии, но уверена, что ей там понравилось бы.

Потом, вспоминая прошлое, она видела, что этот момент и был подлинным началом. Им обоим было явно не по себе, оба притормаживали – не то чтобы не хотели идти дальше, но каждый беспокоился за другого, даже жалел его. Однажды Беа спросила у Ладнера, почувствовал ли он что-то важное в ту минуту, и он сказал, что да: он понял, что она – человек, с которым он сможет жить. Она спросила, не точнее ли было бы – «с которым он хочет жить», и Ладнер согласился, что да, можно было и так сказать. Можно было, но он не сказал.

Ей пришлось освоить множество профессий, связанных с ведением хозяйства в этом доме, а также с искусством и ремеслом чучельника. Например, она выучилась подкрашивать губы, веки и носы зверей ловко составленной смесью масляной краски, олифы и скипидара. Другие вещи, которые ей пришлось усвоить, были связаны с тем, что́ Ладнер говорил или о чем молчал. Похоже, ей предстояло излечиться от прежнего легкомыслия, пены тщеславия и всех былых представлений о том, что такое любовь.

«Как-то ночью я пришла к нему в кровать, а он не отвел глаз от книги и не сказал мне ни слова, даже когда я выползла из-под одеяла и вернулась в свою собственную кровать, где и заснула почти сразу же, – думаю, потому, что в бодрствующем состоянии стыд был бы для меня невыносим.

Утром Ладнер пришел ко мне в постель, и все пошло как раньше.

Иногда я с размаху натыкаюсь на глыбы непроглядной темноты».

Она училась, она менялась. Возраст помогал. Спиртное – тоже.

И когда он привык к Беа – или понял, что она для него не опасна, – в его чувствах произошел поворот к лучшему. Он охотно говорил с ней о том, что его интересует, и был нежней, когда утешался ее телом.

В ночь перед операцией они лежали рядом на незнакомой кровати, стараясь касаться друг друга как можно большей площадью голой кожи – руками, ногами, бедрами.

II

Лайза сказала Уоррену, что женщина по имени Беа Дауд звонила из Торонто и попросила их, то есть Уоррена и Лайзу, поехать и проверить дом в лесу, где живут Беа и ее муж. Беа просила убедиться, что вода отключена. Беа и Ладнер (он, строго говоря, ей не муж, сказала Лайза) сейчас были в Торонто в ожидании операции Ладнера. Коронарного шунтирования. «Потому что может разорвать трубы», – объяснила Лайза. Был вечер воскресенья, февраль, и на улице бушевала самая сильная снежная буря этой зимы.

– Ты их видел, – сказала Лайза. – Видел, видел. Помнишь, я тебя представила пожилой паре? Прошлой осенью, на площади, у входа в «Радиотовары»? У него был шрам на щеке, а у нее длинные волосы, наполовину черные, наполовину седые. Я тебе еще сказала, что он таксидермист, а ты спросил, что это такое.

Теперь Уоррен вспомнил. Пожилая – еще не старая – пара во фланелевых рубашках и мешковатых штанах. У него – шрам и британский акцент, у нее – странные волосы и взрывное дружелюбие. Таксидермист – это тот, кто делает чучела из мертвых животных. Из шкур мертвых животных. Зверей, а также птиц и рыб.

Уоррен тогда спросил Лайзу, что у этого человека с лицом, и она ответила: «Вторая мировая».

Сейчас Лайза сказала:

– Я знаю, где у них лежит ключ, потому она мне и позвонила. Их дом в тауншипе Стрэттон. Где я раньше жила.

– Они что, ходили с тобой в одну церковь?