Тайна, не скрытая никем

Не слышала ли этого Шарлотта? Не уловила ли холодности в обращении только что нанятой мною продавщицы? (Сама Шарлотта определенно была с ней холодна.) А может, я слишком часто оказывалась занятой? Я не считала, что Шарлотта перестала меня навещать. Я предпочитала думать, что интервал между визитами удлиняется – возможно, по причине, которая не имеет ко мне никакого отношения. Я была занята и замотана, и вообще, близилось Рождество. Продажи книг неожиданно и приятно выросли.

– Пожалуйста, не подумайте, что я хочу кого-то облить грязью, – сказала мне продавщица. – Но мне кажется, вам следует знать, что эту женщину и ее мужа не пускают во многие магазины города. Их подозревают в кражах. Я не знаю. Он носит этот макинтош с широкими рукавами, а она – плащ. Но я точно знаю, что раньше они под Рождество срезали остролист у людей в садах в разных местах города. А потом обходили многоквартирные дома, пытаясь этим остролистом торговать.

В то холодное утро, отказавшись купить книги с тележки, я снова спросила у Гюрджи, как поживает Шарлотта. Он сказал, что она больна. Он говорил обиженно, словно я лезла не в свое дело.

– Отнесите ей книгу, – сказала я. И выудила с полки сборник сатирической и юмористической поэзии издательства «Пингвин». – Отнесите ей… скажите, я надеюсь, что эти стихи ей понравятся. Скажите, я надеюсь, что она скоро выздоровеет. Может, я как-нибудь зайду ее навестить.

Он положил книгу в тележку к остальным. Я подумала, что он, наверно, тут же попытается ее продать.

– Не дома, – сказал он. – В больнице.

Я заметила, что каждый раз, когда он склонялся над тележкой, у него из-под одежды вываливался подвешенный на шнурке большой деревянный крест, и Гюрджи снова запихивал его под одежду. Когда это случилось в очередной раз, я бездумно сказала – в смущении, пытаясь как-то загладить свою вину:

– Какая красивая вещь! Прекрасное темное дерево! Похоже, это работа средневекового мастера.

Он стянул шнурок с головы, повторяя:

– Очень старый. Очень красивый. Из дуба. Да.

Он пихнул крест мне в руки, и как только я поняла, что происходит, то почти силой вернула крест ему.

– Восхитительное дерево, – сказала я.

Он убрал крест, и я поняла, что спасена, но преисполнилась раздражительного раскаяния.

– О, я надеюсь, что у Шарлотты ничего серьезного! – сказала я.

Он презрительно улыбнулся и похлопал себя по груди – возможно, желая объяснить, чем больна Шарлотта, а может, чтобы заново ощупать только что оголенную там кожу.

Вслед за этим он освободил мой магазин от себя, книг, креста и тележки. У меня осталось чувство, что мы обменялись оскорблениями и взаимно унизились друг перед другом.

За табачным полем рос буковый лес, куда Лоттар часто ходила собирать хворост на топливо. За лесом начинался травянистый склон – высокогорный луг, – а в верхней части этого луга, примерно в получасе подъема от кулы

, стояла маленькая каменная хижина, примитивное укрытие без окон, с невысоким, ничем не прикрытым отверстием для входа и с топящимся по-черному очагом в углу. В хижине укрывались овцы; пол был усеян их пометом.

Здесь и поселилась Лоттар, став «девственницей».

История с женихом-мусульманином случилась весной, примерно через год после того, как Лоттар оказалась в Малесии-э-Мади. Настала пора выгонять овец на пастбища в горах. Лоттар должна была вести счет овцам и следить, чтобы они не падали в расселины и не забредали слишком далеко. Еще – доить овец каждый вечер. И стрелять волков, если они начнут подходить к стаду. Но волков не было – никто из нынешних обитателей кулы не встречал волка живьем. Из зверей Лоттар видела только рыжую лису – однажды у ручья – и кроликов, их было много, и они не боялись человека. Лоттар научилась стрелять их, обдирать и готовить. Она чистила тушку – научилась, глядя, как это делают девушки в куле, – и тушила самые мясистые части в котелке на огне, добавляя луковицы черемши.

Ей не хотелось спать в хижине, и она сделала себе крышу из ветвей снаружи, у стены, – как бы продолжение крыши хижины. Под этим навесом была куча папоротника, на которой спала Лоттар, и кошма, которую ей дали и которой она покрывала папоротник. На паразитов Лоттар уже не обращала внимания. В стену, сложенную без раствора – из одних камней, – был зачем-то вделан ряд крюков. Лоттар не знала зачем, но на крюки оказалось удобно вешать ведра для молока и немногочисленные котелки для готовки. Воду Лоттар носила из ручья, в котором стирала собственную головную повязку и иногда купалась сама – не столько желая быть чистой, сколько спасаясь от жары.