— Ох и завернул ты, Кори! Да разве может такая трепетная госпожа с добрым сердцем оказаться преступницей? Она же не какая-нибудь дикая двуликая, прибывшая в Корду с безумной мыслью о срыве праздника или для учинения обычных боривальских беспорядков. Разве ты не заметил какие у нее прекрасные, честные глаза, а голос, какой мелодичный голос, в жизни такого не слышал, — мечтательно вспомнил стражник, сидящий в обнимку с камнем. Он с нежностью глядел на туго набитый кошель, треть которого совсем скоро перекочует в его пустой карман, и представлял себе самые радужные картины ближайшего безбедного будущего.
— Не будь таким наивным простаком, Дуайт! Сам посуди, станет кто-то в здравом уме швыряться золотыми просто так, если не задумал чего дурного? Да за те деньги, что она оставила нам в уплату свободного прохода за стены внутренней Корды, ее бы пол ордена Опаленных на закорках довезла, хоть от самого подножья лестницы, — продолжал кипятиться Кори, сверля подозрительный кошель недобрым взглядом и отпихивая от себя книгу учета гостей, как можно дальше, словно боясь ненароком записать хоть букву, способную изобличить их преступный обман.
— Запиши тогда, что пропустили мы с шуттанским послом не шуттанку, а госпожу со знаком гильдии валарданских мастеров и что прошла она проверку камнем без всяких нареканий, — серьезно посоветовал Карл, до которого тоже начала доходить вся странность ситуации. — А ведь и шуттанец не коснулся камня! Заливался, как соловей, шутил, все расспрашивал о празднике, пока его спутница не объявила, что ей дурно и не бросила нам свой кошель, проходя мимо… Дуайт, они ведь так и не притронулись к камню?
— И то верно, перед ними оставалась всего пара человек… Кори дело говорит, шуттанец действительно поглядывал на госпожу с опаской, только я тогда подумал, что он беспокоится, как бы с ней припадок от жары не случился, но теперь мне кажется, что все с этими двоими было не так просто. Камень по дуге обошли, — тихим обреченным голосом подтвердил опасения Карла Дуайт.
— Мы их пропустили, золото взяли, а прядильщик скоро вернется и чего доброго начнет расспрашивать о тех, кого мы вписали в книгу, пока его не было, — предположил самое худшее Карл, нервно поправляя воротник мундира, ставший слишком тесным после слов Дуайта.
— Решено, не было здесь никаких шуттанцев — ни послов, ни женщин! Раз проверку камнем не проходили, то и в книгу записывать нечего, а золото… Лучше спрятать кошель до прихода ответственного, не то начнет еще вопросами сыпать и раскопает все до последней нити, а мне, ох как не хочется в темницу. Радикулит и годы уже не те, — решительно высказался Кори, как самый опытный и бывалый из всех троих.
Дальнейшая работа пропускного пункта главных ворот продолжилась с неестественным рвением и фанатичным пристрастием. Стражники умудрились не пустить нескольких двуликих хищников и довести до слез юную двуликую лань, чем немало позабавили, вернувшегося прядильщика. Он даже решил подшутить над старательными солдатами, сказав, что, если те не прекратят выказывать свое рвение, разжигая тем самым недовольство в толпе и демонстрируя истинное отношение Корды к Боривалу, всех их ждет теплая встреча с главным кордским палачом. К большому удивлению прядильщика, шутка произвела совсем не то впечатление, на которое он рассчитывал. Солдаты не рассмеялись и даже не улыбнулись, вместо этого они дружно издали сдавленный хрип и перепугано на него уставились. Перенервничавшие стражники приняли слова прядильщика за чистую монету, после чего стали вести себя еще чуднее, на что ответственный за главные ворота, лишь махнул рукой, посчитав чрезмерную учтивость и неестественную доброжелательность стражников, результатом солнечного удара.
Но на этом злоключения стражников главного поста не закончились. Не успели они прийти в себя и порадоваться очередному уходу бдительного прядильщика, непонятно из-за чего пригрозившего им встречей с палачом, как из темноты показалась настоящая живая легенда.
Встретить северную прядильщицу горного храма у ворот Корды, было таким же из ряда вон выходящим событием, как если бы на праздник пожаловал воскресший Ловец живых чудес и объявил себя новым послушником ордена Опаленных. Каких только слухов не ходило об этих могущественных женщинах, рождающихся с даром видеть, переплетать и даже обрывать нити. Кордские прядильщики не шли ни в какое сравнение со своими северными сестрами, способными на такие чудеса, о каких столичные шарлатаны, только и думающие о монетах и собственном престиже, могли лишь мечтать. За помощью к северянкам отправлялись очень немногие и лишь в тех случаях, когда другого выхода совсем не оставалось. Мольбы, деньги и угрозы не производили на них ровным счетом никакого впечатления, северные прядильщицы сами решали, в чьи нити следует вмешаться, а кому и отказать.