— Нет уж, тварь, за грань как-нибудь без меня, — зло прорычал шуттанец, не разрывая напряженного зрительного контакта. Из этой битвы взглядов Ригби намеревался выйти только победителем и никак иначе. Так и вышло. Зверь упустил ядовитую зелень глаз соперника, отвлекшись на новый, неожиданный приступ боли. Это шуттанец исхитрился полоснуть кинжалом по сапогу и обвивавшему его стеблю, успешно вырываясь из цепкого захвата.
Но не успел Ригби преодолеть и нескольких ступеней, как былая тяжесть вновь преградила путь, проявив на этот раз еще большую настойчивость. Настырный зверь поднялся на задние лапы, поставив передние на перекладины лестницы. Он сумел ухватить, ускользающую жертву, только теперь уже лишь за носок сапога. На большее длины отростка, к счастью, не хватило.
— Да подавись ты, только оставь меня наконец в покое, — гаркнул Ригби, выдергивая окровавленную ногу из разрезанного сапога.
Дальнейший подъем продолжался в абсолютной тишине, нарушаемой лишь мерными ударами одного сапога и тихими вздохами, притаившегося внизу зверя. Никаких новых действий чудовище не предпринимало. Оно молча следило за движениями удалявшегося беглеца, раскрыв пасть и ловя, падавшие сверху капли крови.
Ригби старался не смотреть вниз, но то и дело поддавался, опускал взгляд и неизменно натыкался на горящие огоньки, сопровождавшие каждый его шаг. Спокойный изучающий взгляд будто намекал на скорую встречу и месть…
Но вскоре и это прекратилось. На смену огненным точкам явились яркие языки пламени, а зверь исчез, очевидно, решив наконец убраться из эпицентра пожара. На то, что огонь покончит с чудовищем, Ригби уже не надеялся. Кем бы ни было это существо, Хозяйка Свечей явно благоволила ему.
Глава 13.1 Лестница
Короткий судорожный вдох, неловкий взмах рукой, а за ним безвольное погружение, окончившееся тихим одиноким всплеском. Ледяная вода все же дождалась своего часа. Невыносимая тяжесть опустилась на грудь, сдавила виски и потянула вниз, цепко ухватив отчаявшуюся жертву за ноги. Спасительный шанс на еще один глоток воздуха застыл на поверхности, не сумев преодолеть черную рябь моря. Лишь робкие закатные лучи проскальзывали сквозь незримые водяные путы, тревожно отражались в широко распахнутых, угасающих глазах и тут же уносились прочь. Они будто спешили попрощаться, а может попросить прощения, за то, что не cмогли помочь или хотя бы задержаться до конца и не бросать наедине с бездушной темнотой ночного пролива. Упрямая надежда нехотя покидала разум, а за ним и глупую, вечно на что-то рассчитывающую душу. Во всем теле оставалось лишь всеми покинутое, усыпляющее безразличие.
Продолжать жалко барахтаться, выталкивать из осипшего горла болезненный крик, которого все равно никто не услышит и до последнего не опускать руки… К чему все это? Совсем скоро над затихшим проливом начнет разгуливать ночной ветер, тот самый, именуемый старыми рыбаками, Злым. Ласковые, убаюканные жарким солнцем волны, очнутся ото сна, обернутся мстительными воительницами и отправятся на охоту, выискивая смельчаков, посмевших задержаться в черных водах дольше дозволенного. Им так редко удается поживиться свежей добычей…
Шуттанцы — мудрый народ, издревле привыкший чтить зароки предков. Они знают смерть в лицо, питают к ее величественной персоне уважение и не испытывают страха при мысли о путешествии за грань… Быть может, именно благодаря этому, они и остаются безучастными ко всем ее посулам и настойчивым уговорам попытать удачу в череде веселых, будоражащих кровь игр.
В мирное время воинственные сыны королевства соблюдали осторожность и не гнушались поделиться дельными советами с теми, кому не посчастливилось родиться с их знаменитым национальным здравомыслием. Наибольшей заботы удостаивались хвастливые заезжие чужаки, напоминавшие шуттанцам сладкоголосых хохлатых попугаев — жутко забавных и совершенно безобидных. Приезжих нередко переполняла опасная убежденность в их собственном бесстрашии и неуязвимости, а потому они, как никто другой, нуждались не только в добром совете, но и в защите от самих себя, которую им с радостью предоставляли.
Обделенными благотворным влиянием предупреждений оказывались лишь те немногие, кому хватало глупости явиться в Шутту со злом. К услугам таких редких гостей открывались все дороги. Им охотно позволяли даже запретные морские прогулки по черным водам пролива. Более того — с ними великодушно отряжали самых «крепких» и «весомых» сопровождающих, способных в полной мере продемонстрировать всю глубину истинно шуттанского гостеприимства.
Одна беда — назад из увлекательных путешествий так никто и не возвращался. Дикая красота местной стихии оказывала неизгладимое впечатление и не желала отпускать ни чужака, ни его свиту. И если о «весомом» сопровождающем так никто и не вспоминал, то расставание с его «крепким» товарищем отзывалось явственным сожалением.