Тайна оберега

– Ty głupcze!⁵⁸ – вспыхнул Якоб. – Думаешь, это так просто? Где ещё свободные угодья найдёшь? Везде наследные хозяева имеются, не подступишься просто так.

– Вы лишь о доходах печётесь, – фыркнула панна. – Лучше бы побеспокоились, как бы этой девчонке и в другом не поверили, – сердито напомнила она об убийстве боярина. – Болеславу тогда за всё ответ держать придётся. Всё ваши интриги, дядюшка…

– Не поверят холопке, – отмахнулся пан. – Тем более я добился, чтобы суд в Вязьме состоялся. А с тамошним воеводой мы давнишние приятели. Не выкрутится девка! По-моему, всё будет.

Правда, понимая, что со сватовством племянницы он проиграл, Залевский, скрепя сердце, был вынужден обвенчать сына с Боженой. Скандал успел выйти за пределы московского государства, и искать среди польских аристократов олуха, готового взять опороченную девицу, у Якуба не оставалось времени. После свадьбы пан отправил невестку с глаз долой в Варшаву, а сам всё же не отказался от идеи завладеть землями, ранее принадлежащими князю Засекину. Но теперь он решил подобраться к вожделенным владениям с другого конца.

Понимая, что прежде следует заручиться согласием патриарха, Залевский ужом вился в надежде склонить Филарета на свою сторону. Но Владыко, нутром чуя родственную душу изощрённого заговорщика, не хотел допускать Якоба в царские хоромы. Патриарх справедливо опасался польского интригана, способного мутить воду в боярской Думе, и старался держать его подальше от Кремля. Но Залевского это не смущало, и он, частенько наведываясь в Москву, налаживал отношения с именитыми боярами. Кроме того, поляк постоянно заглядывал в Сыскной Приказ, где настоятельно требовал найти преступницу, обворовавшую и подпалившую его дом.

Лето пролетело быстро, и на смену осени успела прийти зима. Вот уже февраль вовсю закружил снежными метелями и, подвывая тоскливыми песнями в печных трубах, горевал о скором наступлении весны. Март был уже не за горами, заявляя о себе веселым перезвоном капели в солнечные дни. Но о Таяне вестей так и не приходило…

Наконец настала горячо любимая по всей русской земле Масленица. Уж сколько церковь боролась с языческим гульбищем, но, так и не сумев его искоренить, она разумно под него подстроилась.

Москва всегда отмечала древний праздник с бесшабашным размахом и с особой удалью, и этот год не стал исключением.

Разглядывая в крохотное окошко разряженную толпу, Таяна взглянула на знахарку:

– Пелагеюшка, родимая, пойдём, прогуляемся. Сама же говорила, кому придёт в голову нас в столице искать.

И правда, как только над землёй закружились первые колючие снежинки, знахарка задумалась, где бы ей с приёмной дочерью пережить холода? Добрые люди предупредили Пелагею, что царёвы люди по всем окрестным городам ищут Таяну, и женщины старались нигде надолго не задерживаться. «В небольшом городке каждый новый человек на виду, и местный воевода вмиг узнает о чужаках, тем более занимающихся лекарским промыслом», – понимала знахарка и, подумав, рассудила:

– В Москве нас меньше всего ждать будут. Там человеку проще затеряться.

И по первому снегу скиталицы оправились в златоглавую.

Устроившись на окраине в небольшой избушке ведунья с помощницей безбедно жили, приторговывая снадобьями и оказывая помощь больным горожанам. Так и коротали зимние деньки…

И теперь, взглянув в наполненные мольбой глаза девушки, Пелагея улыбнулась.

– И то правда. Чего нам дома сидеть, когда день вон какой замечательный, – согласилась она, и, нарядившись в шубейки, подбитые заячьим мехом, женщины вышли на улицу.

Город, охваченный праздничной кутерьмой, звучал на все лады: гудел роем тысяч голосов и кричал едкими прибаутками, горланил задорными песнями, а то и скабрезными частушками, звенел бубенцами лихих троек и колокольчиками скоморохов. Больше всего народа собралось на торговой площади, здесь ожидалась главная забава: сожжение чучела Зимы. Молодёжь, ряженная в потешные костюмы, носилась меж пёстрой публики, пугая и одновременно забавляя.

Вся округа вращалась в бесшабашных хороводах, зазывала настойчивыми воплями вездесущих коробейников, соблазняла запахами горячих блинов и дурманящим паром ароматных напитков, а, раскачиваясь на качелях, повизгивала девичьим восторгом и гоготала мужским басом, над очередным недотепой, скатившимся со столба, украшенного красными сафьяновыми сапогами.

Возле многочисленных балаганов толпились праздные зеваки, которые щёлкая орешки и перебрасываясь меткими словечками, глазели на шутовские представления. Лицедеи развлекали народ незамысловатыми сценками, акробаты своими трюками и фокусами вызывали возгласы восхищения, а гусляры без умолку складывали песни, заставляя прислушиваться к удивительным историям.

Детвора и молодёжь со смехом летела с горок на приземистых саночках, а более солидные граждане, позвякивая сбруей, проносились по улицам в богато разукрашенных выездах. Желая удивить народ и поразить округу, каждый старался нарядиться поярче и блеснуть достатком.