Тайна оберега

Божена, поглядывая через окошко на спину княжича, задумалась. После того, как пан Залевский добился сговора на её свадьбу с Левашовым, сам Якуб вернулся в Вязьму, а племянницу оставил в Москве на попечение Болеслава. Девица незамедлительно отправила Евсею страстное письмо в надежде, что он тут же примчится в столицу, но жених почему-то не торопился увидеть невесту, и, нутром почувствовав неладное, Божена заволновалась. Конечно, князь теперь не сорвётся с крючка, прекрасно понимала панна, но ей хотелось сохранить и свою власть над ним. Неизвестно, как ещё повернётся дело у Болислава, а терять свою выгоду и расположение богатого русского боярина интриганка не собиралась. «Да и любовник он отменный» – признавала Божена. И вот накануне, только услышав от Фрола Друцкого известие о Левашове, полячка, не мешкая, решила отправиться за женихом, но теперь его отстранённость и холодность её несколько озадачили. «Ничего, вечером приласкаю, вновь телком послушным сделается… – самонадеянно усмехнулась она. – Мужикам лишь одно надо… против этого они устоять не могут…»

Вынужденный сопровождать свалившуюся на его голову невесту, Евсей догнал отряд и следовал в конце процессии. Летнее солнце поднималось всё выше, старательно разогревая разомлевшую землю, и к полудню над окрестными полями повисло зыбкое марево.

Теряясь в далёком пролеске, дорога неспешно стелилась под копытами коней и, клубясь бурой пылью, развивалась за путниками тонкой вуалью. Лошадки в такт шага мерно кивали отрешёнными мордами и, нервно взмахивая хвостами, отгоняли особо надоедливых насекомых. В вышине висел пронзительный звон жаворонка, и песнь невидимой пичуги сливалась с отчаянной трескотнёй беспечных кузнечиков. Знойный воздух, наполненный сладким запахом цветов и горечью полыни, вязким киселём заполнял грудь, заставляя людей и лошадей тяжело дышать. На горизонте просматривались приземистые силуэты сереньких деревенек и величественные очертания малахитовых лесов, а над всем этим свободным, сводящим с ума необъятным русским простором чистой бирюзой сияло безбрежное небо.

Поле колосилось тучным золотом, вспыхивая то тут, то там синими брызгами васильков, белоснежный тысячелистник горделиво вскидывал головки над изумрудом трав, а розовые ажурные свечки иван-чая недовольно вздрагивали от прикосновения суетливых пчёл.

Но взирая на всё это торжествующее великолепие, Евсей не испытывал радости. Вглядываясь в растянувшуюся по дороге вереницу, он неизменно наталкивался глазами на Таяну, и его сердце болезненно сжималось. Девушка сидела на телеге, понуро опустив голову, и изредка бросала несчастные взгляды на Левашова. Её волосы, рассыпавшись по плечам, сливались цветом со спелым зерном полей, а огромные глаза мерцали васильковой синевой. Как бы Евсею хотелось сейчас подхватить Таяну, сорвать с рассохшейся телеги и, потянув за руку, беспечно помчаться по этому бескрайнему золотистому морю, чтобы её глаза засверкали счастьем и смотрели на него с восторженной любовью, как тогда на празднике Купалы. Но нет, сегодня затуманенные тоской они напоминали глубокие лесные озёра, и Евсею было впору завыть.

Дорога, извиваясь лентой, продолжала бежать вдаль, и отряд оказался в лесу. Вокруг стеной выстроились вековые деревья, позволяя путникам насладиться благодатной тенью и перевести дух от раскалённого солнца. Всадники, сонно покачиваясь в седле, ехали молча, и во всём этом задумчивом шествии лишь несчастные глаза хрупкой девушки продолжали кричать о справедливости. Унылая процессия неминуемо стремилась к месту, где над Таяной должны были развернуться небеса, а мироздание перевернуться с ног на голову. Но разве могла она своим отчаяньем разбередить чёрствые сердца людей и суровое спокойствие лесной чащи?

Но все же природа не осталась равнодушна к её печали: деревья-великаны, осуждающе покачивая косматыми головами, сочувственно вздыхали о судьбе прекрасной узницы, а неугомонные птицы недовольно верещали, озабоченно поглядывая на незваных гостей. Несмелые лучи солнца, с трудом пробиваясь сквозь густую листву, золотили зелень чахлых придорожных кустов и тщетно пытались обнять плечи девушки тёплыми объятьями. И только вольный ветерок, осторожно касаясь волос Таяны, ласково гладил её по голове и, пытаясь утешить, щекотал лёгкими поцелуями нежные щёчки.

Наконец путники остановились передохнуть. Желая размять ноги, Божена вышла из кареты и, прогуливаясь между воинами, беззастенчиво стреляла глазами.

Евсей подъехал к телеге с Таяной и виновато спросил:

– Пить хочешь?

Она кивнула, и княжич, спрыгнув с коня, протянул флягу. Девушка связанными руками потянулась к воде, и, увидев это, Левашов разозлился:

– Сейчас же развяжи! – приказал он вознице.

– Так как же? Прохор Алексеевич приказал, – залепетал мужик.

Взглядом Евсей разыскал среди стрельцов Долматова, но тот уже сам спешил к племяннику.

– Что, Прохор Алексеевич, боишься, девчонка голыми руками десяток твоих стрельцов одолеет? – зло усмехнулся Евсей и тут же поддел дядьку: – Или заколдует?