Тайна оберега

Проводив жениха, полячка мысленно фыркнула. «Ничего, вот только вечера дождусь, тогда ты от меня никуда не денешься» – и, откинувшись на спинку кареты, она самодовольно улыбнулась и прикрыла глаза.

Вскочив в седло, Евсей присоединился к стрельцам. Телега с Таяной ехала впереди, но раз встретившись с девушкой взглядом, Левашов отвернулся: ему стало невмоготу смотреть на неё. В сердце мужчины поселились сомнения, и, заметив в глазах княжича отчуждённость, Таяна опустила голову.

Тягостное путешествие продолжалось, а вечером отряд остановился на постоялом дворе. Евсей помог невесте выбраться из кареты, и Божена не упустила возможности поластиться к мужчине. Таяна лишь с горечью наблюдала, как Левашов бережно проводил полячку в дом, а преступницу заперли в сарае.

Ночью, словно желая поддержать узницу, разразилась сильнейшая гроза, обильно проливая слёзы по её судьбе. Забившись в сено и представляя Евсея в объятьях полячки, Таяна под звуки грома и стук дождя ревела громко, навзрыд: то обида рвалась из её сердца наружу.

Левашов ужинал вместе с дружиной, когда к нему подошла служанка Божены и прошептала на ухо, что хозяйка зовёт господина к себе. Лукаво улыбнувшись, Зося покраснела, и Евсей догадался, чего от него хочет панна. Но поужинав, княжич не стал наведываться к невесте, а отправился спать вместе со стрельцами. На душе было тяжко и муторно, и у него не было никакого желания ни с кем встречаться.

Слушая дружный храп воинов, Левашов вспоминал минувший день. Слова Таяны и Божены стояли в ушах, не давая ему уснуть. В душу Евсею словно заползла холодная гадюка, и эта скользкая гадина, хищно извиваясь в груди, мучила его противоречивыми сомнениями.

«Таяна сказала, будто Божена обманывает меня с Болиславом, – размышлял Левашов. – Божена же говорит, что это Таяна путалась с её кузеном. Кто из них лжёт? – терзался княжич и, вспомнив купальскую ночь, нахмурился. – Но я же не безмозглый мальчишка?! Таяна была невинна… Значит, Божена врёт? И о ребёнке тоже?» – похолодел он. Нет, Евсей не мог такое понять: сам неспособный на подлость, он не предполагал подобного коварства от женщины, до недавнего времени близкой ему.

«Тогда, выходит, что лжёт Таяна? Из ревности? Надеясь избавиться от соперницы? И мне нужно признать её вероломство?» – рассуждал Левашов, но сердце противилось этому верить. Девушка стояла перед глазами, такая светлая и чистая, и Евсей также не мог представить, чтобы она оказалась настолько лицемерной. Но сколько людей убеждали его в обратном, обвиняя Таяну в страшных преступлениях. «Может, прав Прохор? Я просто околдован и не вижу очевидного? Может, я действительно влюблённый дурак? Господи, как разобраться во всём этом? Как успокоить сердце?!» – метался он в бреду.

Утром отряд вновь двинулся в путь. Озадаченная и разозлённая холодностью жениха Божена сдаваться не собиралась. Стараясь быть к Евсею поближе, она приказала оседлать ей коня.

– Панна, не надо! Останьтесь в карете! – попыталась вразумить госпожу Зося, но та лишь фыркнула в ответ.

– Божена, может, действительно не стоит, – поддержал служанку Евсей. – Всё же как-никак ты ждёшь ребёнка.

– Пустяки, это даже полезно прогуляться на свежем воздухе, – возразила полячка.

Убеждённая в собственной неотразимости, Божена, грациозно восседая в дамском седле, кокетливо посматривала на княжича. Опасаясь за неё, Левашов постоянно находился рядом, и девица, возомнив, что «русский увалень» вновь поддаётся её чарам, ликовала. Трясясь в телеге, Таяна не поднимала взора, ей было невыносимо больно наблюдать, с каким лисьим видом трётся польская чертовка около Евсея.

К полудню дорога привела путников к мосту. Насытившись ночным дождем, река взбухла и, вальяжно раскинувшись меж крутых берегов, лениво перекатывалась мощным потоком. Колёса телеги ворчливо загромыхали по брёвнам, но навстречу всадникам ползла гружённая бочонками повозка. Возница, склонив голову на грудь, выпустил вожжи, и лошадь, почуяв свободу, тоже шагнула на мост. Понимая, что двум телегам не разъехаться, Прохор гаркнул:

– Куда прёшь, дурень? Не видишь что ли?

Испугавшись возгласа, лошадь мужичонки дёрнулась в сторону, возница, проснувшись, лихорадочно потянул поводья, и повозка, перегородив дорогу, застряла колесом в брёвнах, а пара бочек не удержавшись свалились на землю. Прохор зачертыхался. Крестьянин засуетился, пытаясь развернуть лошадь, но в результате телега ещё более основательно засела в расщелине.

– Вот ведь леший тебя принёс! – заорал Долматов.

– Прости, боярин! Вздремнул, – оправдывался мужик.