Тайна Полины

Иоанна от испуга зажала рот руками, её глаза сияли как огромные зелёные острова в море кетчупа. У меня так дрожали колени, что мне пришлось облокотиться о стену. Иоанна медленно опустила руки. На губах остался белый след от её пальцев.

– Она жива? – звук её голоса был не громче комариного писка.

Я был слишком испуган, чтобы ответить сестре. Всё, что мне удалось выжать из себя, был тяжёлый вздох. А затем я от испуга сам едва не свалился в подвал. На моё плечо легла чья-то рука! Я попытался отскочить в сторону и больно ударился головой о стену.

– Что здесь происходит? – спросила мама голосом, в котором были слышны раскаты грома.

Она стояла передо мной – мстительница в махровом халате, усыпанном мелкими маргаритками! Её нос опасно подёргивался. Ого! Когда мама была так рассержена, она не понимала юмора.

Мама подняла с пола пустую бутылку из-под кетчупа – вещественное доказательство нашего проступка.

– Итак? – грозно спросила она.

– Мерседес, – только и смогла выдохнуть Иоанна и показала рукой в сторону подвала. Мама вопросительно подняла брови и подошла к двери. Она сняла руку с моего плеча и включила свет в подвале. Я зажмурился и сглотнул. На этот раз мы зашли слишком далеко. Мерседес, скорее всего, лежит на полу возле лестницы, как Иоанна до этого. Язык, видимо, свисает у неё изо рта, а глаза закатились. Разница заключалась бы только в одном: Иоанна была жива и облизывала в это мгновение со своих губ остатки кетчупа. Мерседес же…

– Что вы натворили? – растерянно прошептала мама.

Я осторожно открыл глаза и заглянул в подвал.

Он выглядел так, словно там произошёл взрыв. Всюду были разбросаны брюки, блузки, пуловеры и полотенца. Корзина для грязного белья приземлилась в углу рядом с пустыми бутылками и разломанным ящиком для напитков. И посреди этого беспорядка на куче грязного скомканного белья лежала Мерседес. Она как раз пыталась встать на ноги. За её серёжку зацепился один из полосатых носков Иоанны, а на приплюснутых локонах гордо, как на троне, восседала верхняя часть маминого бикини.

От облегчения я почувствовал тошноту. Теперь я понял, что означало это «бух-бух-бух»: Мерседес упала в корзину с грязным бельём, которая стояла на лестнице. Затем она съехала в ней по лестнице, как на скейтборде. Фу, как же ей повезло!

Иоанна начала пронзительно смеяться.

– Прекрати, – прошипел я.

Но она хохотала и фыркала, извивалась и одновременно отчаянно хватала ртом воздух. Это было так похоже на Иоанну. Когда дело принимало совсем плохой оборот, она начинала кудахтать, как истеричная курица. Даже тогда, когда ситуация была далеко не забавной. Я знал, что таким образом она снимала напряжение. Другие этого не знали и чаще всего очень сердились.

Мерседес не была исключением.

– Ce ne sont pas des enfants! – сердито крикнула она по-французски и встала на ноги. – Ce sont des monstres!

Я понял только одно слово – «монстр». Она имела в виду нас? Да, верно: её указательный палец, как игла, был направлен на нас, полосатый носок радостно болтался у её уха. Ругаясь, она сорвала с головы бикини и протопала вверх по лестнице. В какой-то момент я был убеждён, что она просто задушит нас, но она промчалась мимо и побежала по лестнице вверх, в свою комнату. Дверь на втором этаже захлопнулась с такой силой, что задрожали стёкла, а мы втроём дружно вздрогнули.

Мама скрестила руки на груди и молча смотрела на нас. Смех Иоанны мгновенно стих. Я крепче сжал в руке фотоаппарат и спрятал его у себя за спиной.

– С ней ведь ничего не случилось, – едва слышно пропищала Иоанна. Победная улыбка, которую она попыталась выдавить из себя, выглядела довольно жутко. Даже её зубы были испачканы кетчупом. Иоанна – вампир!

– Мы просто хотели немного испугать её, – извиняющимся тоном произнёс я. – Это был наш план кетчупа-убийцы и…

От взгляда мамы мог застыть даже воздух. Я замолчал.

– В душ! – приказала мама Иоанне. Это были единственные произнесённые ею слова, но мы с Иоанной непроизвольно втянули головы в плечи. За этими словами и грозным тоном выстраивались другие невысказанные слова. Много слов. Например, запрет на телевизор до Рождества. Домашний арест на ближайшие десять лет. Заточение в доме для детей-преступников. Или что-нибудь ещё более страшное.

Мама сурово кивнула мне, словно она прочла мои мысли. Затем она повернулась на каблуках и, не удостоив нас больше своим вниманием, поспешила по лестнице наверх, чтобы успокоить Мерседес.

Номер три покидает корабль