Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации

К Пушкину относятся и слова Хлестакова «иной раз прозой, а в другой и стишки выкинутся» (III, 5), и эта спародированная Гоголем пушкинская легкость стихосложения и быстрота письма, превратившиеся в знаменитое «У менялегкость необыкновенная в мыслях» (III, 6), и — в ответ на вопрос Анны Андреевны «А собой каков он: брюнет или блондин?» — описание внешности Хлестакова Добчинским в репликах:

«Нет, больше шантрет» (шатен. — В. К.) и «глаза такие быстрые, как зверки, так в смущенье даже приводят» (III, 2), поддержанное словами Хлестакова, в которых слышится интонация самого Пушкина, иногда любившего прихвастнуть (С. А. Соболевский: «Пушкин любит похвастаться») и порисоваться: «А в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать»

(IV, 5).

Списаны с Пушкина и реплики Хлестакова об отношении поэта к женщинам — «Вот еще насчет женского полу, никак не могу быть равнодушен» (IV, 5) и «А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы» (IV, 2). Особенно характерна вторая реплика, которая вряд ли пришла бы в голову Гоголю, когда бы ему не было известно о характерном влечении Пушкина к женщинам старше себя.

VI

Точно так же списаны с Пушкина и взаимоотношения Хлестакова со службой: «Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: „Приходи, братец, обедать!“ Я только на две минуты захожу в департамент… Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем». (III, 6) Причем в первом издании было: «Это правда, что на мне не большой чин: уж никак не больше коллежского асессора, даже немного меньше».

Предыдущим по чину в служебной лестнице по отношению к «коллежскому асессору» был «титулярный советник» — а Пушкин в действительности и был им. Он «вышел из лицея в 1817 году с чином 10 класса»

и в этом чине титулярного советника был принят в Иностранную коллегию — под начало графа Каподистриа, который прекрасно к нему относился и действительно «приглашал обедать»: есть основания утверждать, что Пушкин был с графом «на дружеской ноге», общался с ним довольно коротко и у графа дома, поскольку, скорее всего, именно Пушкину довелось заниматься шифрованной перепиской графа с греческими повстанцами. На службе, в присутствии, Пушкин практически не появлялся. (Ф. Ф. Вигель: «Пушкин числился в иностранной коллегии, не занимаясь службой».)

За время ссылки на Юге Пушкин в чине не повышался, перед ссылкой в Михайловское он был уволен. В 1830 году Бенкендорф «предлагал ему камергера» в обмен на службу в канцелярии III отделения — Пушкин отказался. В 1831 году, после знакомства царской четы с Натальей Николаевной в Царском Селе, Пушкин был восстановлен в Иностранной коллегии в прежнем чине, без обязательств появляться на службе. Уже после его смерти, во время военно-судного дела выяснилось, что его тайно сделали камергером, о чем он даже не знал, но эту информацию мгновенно замяли. В любом случае вплоть до конца 1835 года, когда уже был закончен «Ревизор», Пушкин был в чине титулярного советника, что и в самом деле «немного меньше» коллежского асессора, и действительно никогда не был обременен обязанностью появляться в присутствии.

Всем приведенным цитатам из пьесы можно было бы дать такое же «документальное» подтверждение в виде отрывков из воспоминаний современников, но это слишком загромоздило бы изложение; к тому же почти все использованные Гоголем пушкинские черты и привычки и подробности его образа жизни сегодня уже общеизвестны. Однако еще пару любопытных реплик Хлестакова мы все же поддержим и документально.

VII