Тайна центрального района

— А я могу посодействовать, дело-то нужное! — Она, вытерев руку чистой ветошью, протянула ее: — Перед вами. Комендант общежития, Асеева, Раиса Александровна.

Вот это называется резкий поворот! Небольшая росточком, худенькая, остроносая, светлоглазая, разговаривает исключительно приветливо, но по маленьким нюансикам — поворот головы, движения, взгляд и прочее — очевидно, что перед тобой не просто интеллигенция, а та самая, которая и коня остановит, и в избу горящую зайдет.

Видно, что командирша, характер железный ощущается, и плевать, что в ветхой косынке, заляпанном краской комбинезоне. Ручка маленькая, как птичья лапка, хоть и шероховатая, но приятная на ощупь, аккуратная. Волосы уже с сильной сединой, но густые, уложенные аккуратным пучком, ничего не торчит.

Иван Саныч, сообразив, что с такой Раисой Александровной традиционные применяемые методы — прикрикивания и молодецкие наскоки — неэффективны, судорожно освежал в памяти все вежливые слова и обороты, применяемые в приличном обществе.

Однако умница Раиса Александровна уже сделала приглашающий жест:

— Прошу, — и, посторонившись, впустила сержанта в помещение.

Сержант с интересом огляделся: обстановка-то ему знакома, мебель та же. С тех пор как он тут последний раз побывал, все поменялось. Вещей не прибавилось, осталось лишь то, что раньше было у старого коменданта. Однако было очевидно, что хозяйничает тут уже не мужик.

Тот был простой, невзыскательный, в разные времена побывавший во всех возможных походах, с брусиловского прорыва начиная, и к комфорту совершенно равнодушный. Добросовестный. Правда, его интересовали в основном спокойствие, помноженное на наличие и большой запас горячительных напитков, что в итоге привело к самым плачевным результатам. Старшекурсники этим бессовестно пользовались, валили в самоволки, а то и зазноб за пузырь приводили.

На это смотрели сквозь пальцы до тех пор, пока комендант, напившись до последнего предела, не попутал времена суток и выставил стол поперек входа в общежитие и уже открытым текстом требовал от входящих воспитанников мзду в литрах.

Это было обычное дело, но на сей раз происшествие имело место быть среди бела дня, а раньше случалось лишь среди ночи, после отбоя. После этого его второпях, пусть и вежливо, спровадили на пенсию.

Теперь не так. В его берлоге очень чисто, окна сияют, даже вроде бы подсиненные, занавески свежие, ни пылинки на столе. А на тумбочке обосновалось то, чего ранее, у старого коменданта, никогда и не бывало: чистая плитка, две жестянки — понятно, одна с заваркой, другая с сахаром, надраенный чайник и чашки, покрытые кипенно-белой салфеткой.

— Так слушаю вас, товарищ?

Остапчук представился, понимая, что от всех новых впечатлений его голос звучит не так обличающе-атакующе-пристыжающе, как надо было бы.

— Я вот по какому вопросу. В отделение от населения сигнал поступил, о казусе с избиением учащегося.

— Чаю желаете? — склонив голову, заботливо поинтересовалась комендант.

Надо ли выпендриваться в ответ на вежливое приглашение — очевидно, нет.

Иван Саныч признался, что не прочь. Не большой он любитель чая, но напиток оказался царский и заварен как следует. А еще в честь знакомства товарищ Асеева выставила пирог с вареньем.

Пока Остапчук воздавал ему должное, комендант перехватила инициативу:

— Никак Николай Игоревич проявили бдительность?

Иван Саныч сделал вид, что не понимает, о ком речь. А она продолжала невозмутимо:

— Казус — это вы очень мягко выразились, Иван Александрович. Так и выражайтесь — драка. Мы же с вами понимаем, что мальчишеские коллективы, они вообще славятся такого рода казусами.

— Неувязочка в том, что побои неоднократные и наносились одному и тому же воспитаннику.

— Я не возражаю, — мягко согласилась она. И замолчала.

Иван Саныч, подождав, уточнил, все ли сказано.

Комендант посмотрела вопросительно. И, поскольку Остапчук замолчал, она заговорила сама, по-прежнему мягко, и в голосе не звучало ничего, кроме спокойствия и доброжелательности:

— Я не совсем поняла, уважаемый Иван Александрович… или позволите называть вас Ваней? Я все-таки вам в мамы гожусь.

«Ну это ты загнула», — Остапчук, покосившись на комендантшу, в очередной раз убедился, что если она и годится, то разве в сестры, причем не факт, что старшие. Но называть Ваней позволил, чего ж нет, если жена Галина не слышит.

— Ну так вот, Ваня, вы наверняка знаете, что на вверенной мне территории — три этажа и прилегающий двор — фактов рукоприкладства не зафиксировано. К вам же заявлений не поступало?

Остапчук подтвердил, что нет. Комендант так была поглощена приготовлением чая, что даже и не ответила.

Сержант спросил, помолчав:

— И что же, это все?

— Да, — запросто подтвердила комендант, — а что еще требуется?

Последовало несколько минут неудобного молчания. Потом комендант, завершив священнодействие, предложила еще чайку. Остапчук, справедливо полагая, что рассориться никогда не поздно и надо бы хотя бы попытаться нащупать общие точки соприкосновения, почти не соврал:

— С превеликим удовольствием, Раиса Александровна. Никогда такого не пивал.