Тайна центрального района

Тактически ход был выверен и сработал как надо. Когда комендантша заговорила снова, голос у нее был еще мягче:

— Вы, Ванечка, наверняка знаете, что у нас по электричкам попрошайки ходят, а в час пик и карманники?

— Так.

— А вы что-то лично делаете, чтобы не было такого?

— От меня зависящее — да, делаю.

— Вот и я — да, делаю, от меня зависящее, — заверила Раиса, — мальчишеские, а в нашем случае — уже мужские коллективы не в состоянии существовать без конфликтов.

— Без драк.

— И без них. Вы знаете, педагогика нередко исходит из необходимости позволять социуму, как бы это вам сказать… саморегулироваться. Я понятно выражаюсь?

Сержант заверил, что более чем.

— Понимаете, я за бескрайним не гонюсь…

Тут Раиса, только что бодрая и вполне жизнеспособная, как-то скукожилась, сдулась, завяла, как мытая морковь вне сырого песка, угрожающе состарилась. И даже вроде бы зубы куда-то изо рта пропали.

— Мне бы в моем возрасте хотя бы вверенные помещения сделать безопасными… — прошамкала она. — Хотя бы вот докрасить двери. У меня хорошо получается?

Остапчук, улыбнувшись, заверил, что да.

— А вот что они, детки то есть, творят там, за пределами — тут уж, простите, руки не доходят. Что же там происходит, за пределами, — сама переживаю не меньше вашего…

Подумав, сержант заметил:

— Удобная позиция. Так, по-вашему, то, что за вашими личными стенками, вас не касается? — напоминая самому себе ехидного змия, уточнил он.

А эту Раису Александровну без горчицы не потребишь. Она улыбнулась так мило, руками развела даже немного растерянно, ни капли не ядовито сказала:

— Дорогой Ванечка, многовато чести моим словам, что эдак глубоко толкует их такой мыслитель. Вы знаете, дорогой, мне сегодня прямо-таки необходимо закончить покраску моей двери. У вас конкретно ко мне сейчас есть еще, что-нибудь есть? Буду рада ответить. Или вы полагаете более интересным беседу в том же духе?

— Не серчайте, — добродушно попросил Иван Саныч, — давайте лучше вместе подумаем: если в самом деле парнишку метелят, то, может, есть за что?

— Например?

— Предположим, занимается не тем.

— Исключено, — кратко и очень уверенно отозвалась она, — возможно, я старуха, ничего не понимающая, но можете быть уверенными, что никаких безобразий, подразумевающих активные действия, не происходит.

— Но ведь синяки, Раиса Александровна.

— У кого? — заботливо, точь-в-точь многохлопотливая бабушка, спросила комендант.

— У некоего Максима Хмары, с первого курса.

Не сказать что она удивилась, но все-таки заметила:

— Ванечка, у вас не слишком богатое воображение?

— Нет, — заверил Остапчук.

— А книжки писать не пробовали?

— Только протоколы, — успокоил он, — а так-то что можете сказать про воспитанника… как бишь его?

— И как?

«Н-да, крепкий орешек, неуступчивая дамочка. А время идет, и неохота его зазря тратить…» — подумал он и повторил имя с фамилией.

— Уверены? — переспросила она, хмуря брови. — Он-то с чего? Вы не ошиблись, товарищ?

— Нет. А почему спросили?

Она как-то так помяла мочку уха, что получилось забавно — как будто проверяла, правильно ли расслышала. Потом, уже совершенно успокоившись, начала объяснять:

— Разные ребята есть, кто побойчее, кто потише, почистоплотнее, понеряшливее. А Максим Хмара — он, знаете ли, никакой. Про таких говорят: флегма. Сидит в уголке, учится. Спокойный мальчик, к тому же сирота и калека.

— А что такое?

— Кривенький на один глаз, — пояснила она.

Помолчали.

— И по поведению, говорите, смирный, — сказал Саныч.

— Вы знаете, Ванечка, смирный, — подхватила она, — такой спокойный. Пожалуй, что даже раздражающе спокойный. Бывают такие, знаете ли.

Иван Саныч из вежливости согласился, хотя ни одного подобного не встречал. Он уточнил:

— То есть прямо ничего за ним не водится, это имеете сказать, Раиса Александровна?

Она подтвердила, что именно это. Остапчук не отставал:

— Не ворует у своих, не доносит, делится с товарищами…

— Именно, — подхватила она, улыбаясь тонко, — не крысятничает, не стучит, не жлобится.

Нет, Саныч не поперхнулся, но слова, употребляемые этой старой интеллигенткой, его приятно удивили.

— Похоже, мы понимаем друг друга.

— Я не сомневалась. Мне бы хотелось подтвердить, что Хмара — мальчик вежливый, режим не нарушает. По поводу учебы не могу ничего сказать, лучше поговорить с педсоставом. Но то, что он тут не к месту, чужой — это тоже подтверждаю. Вы знаете, детский коллектив тонко ощущает чуждый элемент и, как любой здоровый организм, начинает отторгать, в том числе агрессивно.

— Иначе говоря, бить.

— Именно. Я вашу иронию понимаю, Ванечка.

«Вот как?» — удивился сержант, который ничего эдакого в виду не имел, а спросил, исключительно пытаясь перевести с педагогического языка на человеческий.

— Да, да, имеются тут детишки, куда более заслуживающие выволочки и интереса.

— Например?

— Скажем, Бурунов, Таранец — совершенно не социализированные молодые люди. От горшка два вершка, но дерзят, как взрослые. И лексика, ай-ай… — она покачала головой, — они явились сюда по направлениям, в детдоме кражу совершили, но, как обычно у нас бывает, решили, что с их стороны была просто шалость.