Тайна центрального района

— Погоди, еще не все. Убедись, что это точно она.

Остапчук сделал попытку вскипеть:

— Ты что ж, считаешь, я совсем…

Но Сорокин универсальным жестом — палец вверх — положил конец дискуссии:

— Мы с тобой дело имеем с публикой, многовато воображающей о себе. Они себя сами поставили на пьедестал, да еще и по ту сторону добра и зла. Случись что, чтобы свои непорочные образы не запятнать, ни перед чем не остановятся, в том числе и перед обманом.

— А, ты об этом. Это да. Это понял.

По его кривой гримасе Николай Николаевич понял, что ничегошеньки сержант не понял. Поэтому Сорокин просто еще раз повторил свою просьбу, и Иван Саныч уверил, что все понял и сделает в лучшем виде.

Была идея повторить в третий раз — но капитан решил, что сие выйдет перебор.

* * *

Направляя стопы в сторону «Летчика-испытателя», Остапчук твердо настраивался на то, чтобы держать себя в строгих рамочках. Потому как по-человечески уже был настроен против товарища Иванищева. Пусть сто раз известный военный корреспондент, трижды писатель и все такое, но который, во-первых, родного ребенка знать не желает, во-вторых, свалил от супруги, да не развелся, трясясь за потенциальную, еще не виданную жилплощадь, которая то ли будет, то ли нет.

С бо́льшим удовольствием Иван Саныч отправил бы к герою — военному литератору Серегу: тот и выглядит культурнее, и разговаривает гладко, вежливый, воспитанный, и сто раз подумает, прежде чем ругнется.

Признаться, после разговора с Сорокиным Остапчук попытался отрядить в поселок товарища Акимова, но тот ручками чистенькими развел: занят, мол, прости.

Чем он занят-то может быть?

Капитану он сам «увольнительную» выдал. А теперь прикидывал, как бы поудачнее начать разговор, чтобы не заходить сразу с козырей. Ситуация складывалась, как бы на ребре стоящая, развернуть можно и так, и так. С одной стороны, имеется железный повод для профилактического мероприятия, ведь товарищ знаменитый военкор проживал непрописанный. Участковый обязан прийти проверить. С другой стороны, то и так, и так клин: и герою, и его приятелю-хозяину, поэтому и эта история, как и большинство таких же, завершится звонком сверху с просьбой — командой, так точнее, — оставить товарищей в покое.

«Да шут с ними со всеми, плевать», — даже если бы не было его, повода этого, Остапчук бы и через забор сиганул, и под воротами бы полез — лишь бы девочку увидеть. Только бы она здесь оказалась. Только бы жива была. Только бы…

Ситуация на поверку оказалась еще хуже, чем он мог представить.

Нет, не пришлось ему преодолевать противодействие: и открыли сразу, и впустили, и товарищ Иванищев оказался куда приятнее, чем на разного рода героических фото в корреспонденциях «Красной звезды». Простой мужик, душа нараспашку, со вчера небритый, синяки под глазами, искрящимися, шальными, в домашнем — вытянутые галифе, штопаная гимнастерка. Он тотчас поинтересовался:

— Что же, товарищ сержант, насчет паспортного режима?

— И это тоже, — добродушно ответил Иван Саныч, изображая неведение относительно персоны, которая перед ним, — сами понимаете, служба.

— Понимаю.

— Вот вы, товарищ, к примеру, кем приходитесь хозяевам данного помещения?

— Друг и приятель, — добродушно отрекомендовался тот. — Приехал погостить.

— И когда же, позвольте уточнить, прибыли? — Остапчук, делая вид, что записывает в книжку, сам быстро оглядывал помещение.

Плохи дела. Ничего не говорило о том, что тут обитает ребенок. Ни игрушек, ни маленьких тапочек, ни фантиков, ни бантиков, ни ляпов липкими пальчиками на зеркалах и выключателях — ни-че-го. Да и этот вот счастливый, довольный жизнью товарищ не похож на папу, обремененного заботами о любимом потомстве. Да и врет эдак бойко, не смущаясь.

— Месяца с три. Сначала приехал на выходные, задержался, а там и отпуск начался. Санька… это то есть Александр Ильич, возьми да предложи: чего тебе кататься туда-сюда, оставайся. Мне же как раз сценарий заканчивать, а в дом творчества на путевки опоздал.

— А то, что прописываться надо, позабыли, — невинно констатировал Иван Саныч, улыбаясь по-стариковски.

Тот в ответ тоже улыбнулся, так же открыто и мило:

— Верно, сами знаете, как оно бывает.

— Никак нет.

Литератор взъерошил буйны кудри, нестриженные не по возрасту, в которых, как в листве, уже проглядывала лунная лысина.

— Ну как бы вам… Сказать по правде, товарищ сержант, с женой мы не очень ладим. Вот я и воспользовался случаем повоспитывать ее, что ли, характер показать.

Остапчук продемонстрировал понимание:

— Жена — она вещь такая. Ну а если не касаться ни семейных дел, ни творчества, а вот, к примеру, на детском фронте…

Если бы это был не товарищ заслуженный Иванищев, то можно было бы поспорить, что он поперхнулся. В любом случае посерьезнел и на часы глянул.

— Давайте лучше напрямки. А то у нас с вами какой-то непонятный разговор, смысла которого никак не пойму. Как будто ходите вокруг да около. Уж спрашивайте сразу, что в игры играться?

Иван Саныч сам с трудом сдерживался, чтобы не глядеть ежеминутно на часы — глупо ведь. Какой смысл? Поглядыванием дело не ускорить, а сделанного не исправить.