Тайная комната антиквара

В конце концов, думаю, не так уж много в нашем городе больниц, где лежат пациенты, ожидающие пересадки почки. Сумею найти и сама. Тем более что все данные интересующего меня человека известны. Гораздо важнее сейчас было определить, в какой степени этот человек может интересовать меня и стоит ли мне вообще его беспокоить.

Выйдя от жены Новоселова, я села в машину и поехала домой.

Итак, догадки мои оказались верны, и Шульцман действительно расплатился со своим донором не деньгами, а картиной, украденной из музея. Точнее, рисунком. Впрочем, думаю, по стоимости этот рисунок любой картине фору даст. Хотя, с другой стороны, если речь идет о жизни и смерти… Почему бы Новоселову не поступить, к примеру, так же, как в свое время поступил Шульцман? Один раз этот рисунок уже обменяли на почку, ничто не мешает сделать это еще раз.

Но Новоселову, очевидно, что-то помешало. Что же? То, что он слишком дорожил этим рисунком? Больше, чем своей жизнью? Не знаю, не знаю…

Конечно, проще всего было бы спросить об этом самого Новоселова, но пока я еще не решила, стоит ли мне вообще ехать к нему. Из того, что рассказала мне его жена, следовало, что этот человек находится на грани жизни и смерти и прекрасно осведомлен об этом. В такой момент обращаться к нему со своим праздным любопытством… это было бы настоящее свинство.

Нет, к Новоселову я поеду только в том случае, если пойму, что для этого действительно есть серьезная причина. А такая причина может быть только одна: его возможная причастность к убийству Шульцмана.

Следовательно, моя главная задача сейчас — постараться определить, мог ли у Новоселова быть мотив для такой причастности.

* * *

Поднявшись в свою квартиру, я приготовила кофе, закурила и приступила к обдумыванию ситуации уже более серьезно и основательно.

Итак, мог ли иметь Новоселов претензии к Шульцману? С одной стороны, в общем-то, мог. Ведь это именно Шульцман склонил его сделать операцию, которая сейчас обернулась такими трагическими последствиями.

Но, с другой стороны, все факты свидетельствуют о том, что Новоселов действовал по собственному желанию, без малейшего принуждения, и, судя по всему, считал, что не остается внакладе. Ни он, ни сам Шульцман не могли провидеть будущее и угадать, что случится через семь лет. Какие же претензии можно было бы предъявить к Шульцману?

К тому же есть и третья сторона. Новоселов, став донором, получал за это очень серьезную материальную ценность, и если бы у него возникли какие-то проблемы, даже и со здоровьем, то в крайнем случае он мог решить эти проблемы, реализовав данную ценность. Но он этого не сделал. Почему?

* * *

Сделав мысленный круг, я вновь вышла к тому же вопросу, который задавала себе, когда ехала в машине. Да, все дороги ведут в Рим.

Конечно, можно предположить, что Новоселов именно потому и убил Шульцмана, чтобы и рисунок у себя оставить, и почку свою обратно получить. Ведь органы нередко берутся со свежих трупов, а почка Шульцмана, когда-то пересаженная ему от Новоселова, идеально подходила последнему. Но, думаю, подобные предположения скорее из области абсурда.

Во-первых, никто не гарантировал, что у Шульцмана, учитывая его статус, вообще кто-то разрешит брать органы. Во-вторых, даже если бы почка была взята, еще неизвестно, досталась ли бы она Новоселову или ушла бы другому пациенту, случай которого тоже не терпит отлагательств. В-третьих, согласно рассказу жены, у Новоселова и без того был донор. Ну и в-четвертых, самых главных: ведь настоящая-то проблема была не в доноре. Проблема была в финансировании операции, которое оставалось актуальным и в том случае, если донор будет найден медицинским учреждением, и тогда, если Новоселов сам подсуетится и прикончит для этой цели Шульцмана.

Нет, все это вздор. Истинная проблема заключалась в деньгах, и Новоселов мог эти деньги достать. Но почему-то он этого не сделал.

Ломая себе голову над роковым вопросом, к которому я неизменно возвращалась, по какому бы пути ни направляла свои рассуждения, я вдруг вспомнила наш разговор с Володей в ресторане, когда он рассказывал мне о музейных проделках.

Помнится, он тогда говорил, что часто мухлюют сами хранители, которым ничего не стоит заменить подлинник копией так, что потом никто ничего не узнал бы. Не произошло ли чего-то подобного и с этим рисунком?

Хм, а это, пожалуй, мысль! Если на самом деле настоящий рисунок Рембрандта давно был продан кому-то, а вместо него висела копия… а потом в музей залезли воры, которые брали все подряд, не разбирая, где подлинник, где подделка… А потом они вышли на Шульцмана, чтобы продать украденные картины. Ведь именно об этом говорил Шишкин, беседуя в ресторане со своим приятелем.

Да, об этом и еще кое о чем. «У меня же украли, ко мне же продавать пришли» — ведь это его слова! То есть именно в ведении Шишкина находились картины (или часть картин), которые потом были украдены. Значит, именно Шишкину должно было быть лучше всего известно, какая из этих картин подлинник, а какая — подделка.

Ну, Шишкин, я до тебя еще доберусь, улыбчивый мой!

* * *