Тайная река

Но Уилли что-то там прочел по его лицу или услышал, во всяком случае, он налегал на весло, пока нос лодки не уткнулся в мангровые заросли и она, вздрогнув, не замерла. Обратное, отливное течение было хорошо заметно, но через мгновение киль лодки зарылся в ил. Они прибыли.

Торнхилл прыгнул за борт, ил крепко ухватил его за ноги. Он попытался сделать шаг, но ноги затянуло еще глубже. С огромным усилием он вытащил одну ногу и стал высматривать, как бы поставить ее между мангровых корней. С чавкающим звуком вытянул вторую ногу и двинулся к берегу. Пробираясь через кусты, наклонил голову и прикрыл глаза, чтобы не пораниться, и вот он уже вырвался на сушу. Здесь, за казуаринами, была лужайка, вся в нежной зеленой траве и желтых маргаритках.

Его собственная лужайка. Его лужайка, потому что он поставил на нее свою ногу.

Ничего похожего на тропинку через лужайку не было. Однако в каких-то местах трава была примята, и эта примятость шла через лужайку с маргаритками, поднималась на склон, вилась между кочками и пестрыми, торчащими из земли валунами.

Он шел по этой земле почти невесомыми шагами, ноги сами находили путь. Он был так взволнован, что почти не дышал.

Мое… Это все мое.

Ноги вынесли его на склон, туда, где между скалами сверкал ручеек, туда, где росли молодые деревца. Он вышел на поляну – деревья расступились, чтобы дать простор для игры света, для тени, для листьев и воздуха. Кругом все замерло, будто все живые существа бросили свои занятия, чтобы на него посмотреть. Когда у него из-под ног с клекотом вылетел голубь и уселся на ветку, склонив голову и кося на него глазом, у него по коже пробежали мурашки – он вдруг испугался. Деревья стояли вокруг молчаливой толпой, ветки их замерли в полужесте, бледная кора свисала длинными лентами, обнажая ярко-розовую кожу стволов.

Он сорвал шапку, почувствовав непреодолимое желание ощутить головой дуновение воздуха. Это его собственный воздух! И вот то дерево с серыми клочьями коры – его собственное дерево! Поросшая травой кочка, каждая освещенная солнцем травинка на ней – это его кочка и его трава! Даже москиты, поющие над ухом, принадлежат ему, и большая черная птица на дереве, которая таращится на него, не мигая.

Ветра как такового не было, но листья шелестели под легкими дуновениями, тень от расположенного к западу горного гребня понемногу спускалась к поляне, хотя деревья все еще купались в густом солнечном свете.

Он был единственным человеком на земле – он, Уильям Торнхилл, Адам в раю, жадно пил воздух своего собственного только что созданного мира.

Черная птица наблюдала за ним с ветки. Он посмотрел ей в глаза. «Кааар, – сказала птица, помолчала, словно ожидая ответа, и повторила: – Кааар». Теперь он разглядел ее кривой клюв с крюком на конце, таким удобно рвать плоть. Он вскинул руки, и она взмахнула крыльями, но не стронулась с ветки. Он подобрал камень и швырнул в птицу. Она смотрела, как летит камень, в последний миг взмыла с ветки и, низко пролетев над его головой, скрылась в той стороне, где река.

В центре поляны он четыре раза провел по земле каблуком. Здесь никогда не было ничего подобного этим прямым, выстроившимся квадратом линиям, и они изменили все. Здесь человек нанес свою отметину на лик земли.

Поразительно, как мало надо, чтобы часть земли стала принадлежать только тебе.

• • •

Натянуть кусок парусины, чтобы устроить временное пристанище, оказалось совсем не просто. Они с Уилли и Диком, до дрожи напрягавшим тонкие ручонки, боролись с тяжелой тканью. Загнать колья в каменистую почву никак не получалось, и они вынуждены были обкладывать каждый кол камнями, чтобы хоть как-то их удержать. Наконец им удалось поставить кривобокую и жалко сморщившуюся палатку.

К тому времени, как они закончили с палаткой, солнце уже скрылось за гребнем горы. На поляну легла тень, окутав их холодком, однако утес над рекой еще купался в последних лучах, сияя ярко-оранжевым в тех местах, где порода выходила наружу.

Сэл все еще оставалась на «Надежде», она забилась под полупалубу с двумя младшими и младенцем. Краски постепенно возвращались на ее лицо, но она все равно выглядела как человек, выздоравливающий после тяжелой болезни. Похоже, она не торопилась обследовать свой новый дом. Сидя в лодке, она словно еще оставалась там, откуда прибыла.

Торнхилл понимал, что, хотя это путешествие, из Сиднея до мыса Торнхилла, заняло всего день, а путь от Лондона до Сиднея – почти целый год, расстояние, которое они сегодня преодолели, было намного большим. С этого безлюдного берега, где слышался лишь шорох листьев и птичий крик, Сидней казался метрополией, лишь размерами уступавшей Лондону.