«Этот подъем все еще там, – голос Сэл дрогнул, то ли от смеха, то ли от слез. – Все еще там, где и всегда был». Она села на бревнышко, которое он подтянул к огню. Покачала головой, словно удивляясь самой себе: «Беда в том, что нас там нет».
Это могло бы прозвучать упреком, но она все равно не упрекала его.
«Пять лет быстро пролетят», – это было слабым извинением, но он не мог предложить ей ничего другого, и она, помедлив мгновение, его приняла. «Да, Уилл, – произнесла она, как будто это она должна была его успокоить. – Разве ж это срок? Ну, и где твой хваленый чай?»
Тень превратила золото утесов в свинец. Темнота подступала, и лишь верхушки деревьев удерживали последние проблески света.
Сидевшие у огня Торнхиллы слушали ночь, ощущали, как она наливается весом за их спинами. Темнота за пределами костра была наполнена тайными шумами, шуршанием, внезапным хрустом, настойчивым посвистыванием. Порывы холодного воздуха – словно сквозняк из окна – колыхали деревья. На реке квакали лягушки.
По мере того как сгущалась ночь, они придвигались к огню все ближе, подкармливая его, как только он начинал затухать, костер снова вспыхивал и заливал поляну пляшущим светом. Уилли и Дик все подкладывали и подкладывали ветки, пока огонь не озарил стволы деревьев. Братец подбрасывал в костер ярко вспыхивавшие соломинки.
Им было тепло, по крайней мере, с одной стороны, огонь сделал из них центр теплого мирка. Но также сделал их беспомощными, беззащитными. Тьма за пределами пламени была кромешной, словно слепота.
Деревья, возвышавшиеся над ними, стали огромными, казалось, они скребут корнями землю и подползают все ближе. Их косматые силуэты нависли над освещенной костром поляной.
Торнхилл положил ружье рядом с собой. В угасающем свете дня он, украдкой от Сэл, зарядил его. Проверил кремень, положил рожок с порохом в карман куртки.
Он раньше думал, что наличие ружья даст ему ощущение безопасности. Почему же сейчас у него этого ощущения не было?
Лепешка, которую, торопясь испечь, сунули в слишком сильный огонь, подгорела, но все равно ее аромат, если сковырнуть почерневшую корочку, успокаивал. Звуки, которые они издавали, поедая свой ужин, громко раздавались в ночи. Торнхилл слышал, как чай путешествует по пищеводу, как хлюпнул желудок, когда чай встретился в нем с лепешкой.
Он глянул наверх, на звезды, до которых не доставал свет костра. Поискал Южный Крест, на который привык ориентироваться, но тот, как часто бывало, играл с ним в прятки.
«Наверное, они за нами наблюдают, – сказал Уилли. – Ну, вроде как ждут». В голосе его послышалась паника. «Закрой рот, Уилли, нам не о чем беспокоиться», – оборвал его Торнхилл.
В палатке, под одеялом, он крепко прижал Сэл к себе. Перед этим он нагрел в огне камень, завернул в свою куртку и положил Сэл в ноги, но она все равно дрожала. И дышала быстро-быстро, как загнанный зверек. Он еще крепче прижал ее к себе, чувствуя, как холод пробирается к нему за спину, и лежал так, пока дыхание ее не выровнялось и она не заснула.
Ночью поднялся сильный ветер. Он слышал, как свистит он на гребне горы, хотя в долине было тихо. Звук был как у большой волны, налетающей на берег, на скалы, он рос, а потом опадал. Долину накрывал океан листьев и ветра.
Растянуться, заснуть на своей земле, чувствовать свою землю всем телом – он спешил куда-то всю свою жизнь и вот домчался до того места, где можно остановиться. Он ощущал запах забирающегося под полог палатки влажного воздуха. Он чувствовал спиной все неровности земли, на которой лежал. «Моя собственная земля, – повторял он себе. – Мое место. Место Торнхилла».
Но ветер в листве росших на горе деревьев толковал совсем об ином.
Палатка – это, конечно, хорошо и правильно, но подтверждением претензии на землю был прямоугольник расчищенной и вскопанной земли, на которой произрастает то, чего здесь никогда не росло. У него имелась кукуруза для посева, мотыга, топор, лопата. Оставалось только выбрать полоску земли и открыть ее навстречу небу.
Возле реки была длинная полоса ровной земли, без деревьев, уже на полпути к тому, чтобы стать полем. Все, что требовалось, – очистить ее от маргариток и вскопать на глубину, достаточную, чтобы она приняла мешок семян.
Как только рассвело, Торнхилл и Уилли отправились к этому месту, Дики тащился следом с мотыгой на плече. Они остановились посреди участка, посмотрели налево, направо: начинать можно было с любого места, просто замахнуться мотыгой, и пусть она вгрызется в почву.
Но Уилли, прикрыв глаза козырьком ладони, смотрел куда-то вдаль. «Глянь, Па, там уже кто-то копал», – сказал он. И это было правдой: здесь имелась полоска разворошенной земли, капли утренней росы по ее краям сверкали на солнце. Он, прищурившись, разглядывал, что было посажено в эту почву, но в ярком утреннем свете разглядеть что-либо было непросто. Там валялось несколько выкопанных маргариток, их толстые корни были оборваны. Он легко выковырнул каблуком еще один, нетронутый, кустик.