Начальным этапом в организации секретной агентуры была ее вербовка – «заагентурение», как говорили охранники. Жандармы отмечали, что это задача довольно трудная и требующая значительного промежутка времени для положительного решения. Считалось, что из среды революционеров трудно завербовать секретного сотрудника, на которого можно было вполне положиться. Поэтому к предложениям о сотрудничестве инструкция рекомендовала относиться весьма осторожно[130]
.Наиболее надежным считалось заагентурение лиц по патриотическим мотивам. Как правило, эти лица были преданы самодержавию, у них не появлялись сомнения в своей деятельности, и именно из этой категории выходили наиболее ценные агенты. Этот «патриотизм» регулярно поддерживался охранкой денежными вознаграждениями. Меньщиков отмечал, что агентов, которые отказывались от вознаграждения и работали только по идейным соображениям, он не знал[131]
.Начальник Киевского охранного отделения ротмистр Астафьев считал, что доброкачественные агентурные сведения можно было получить от лиц, близко не соприкасавшихся с революционной деятельностью, но частично о ней знающих. Такие сотрудники при надлежащем руководстве могли быстро оказаться в центре революционного движения и стать очень полезными охране своими сведениями[132]
.Преданность охранке продемонстрировала секретная сотрудница З. Ф. Гернгросс-Жученко. При встрече с «добровольным шефом революционной контрразведки» В. Л. Бурцевым она сказала: «я не открою вам ничего, что повредило бы нам, служащим в Департаменте полиции… Я служила идее…» И фанатик-революционер Бурцев ответил: «как человеку честному, жму вашу руку»[133]
.Мужественно держалась на суде «Мамочка» московской охранки – А. Е. Серебрякова. Скрыв прошлое, она открылась перед судом только в той его части и в том направлении, которые были нужны ей для изложения своей собственной версии о ее связи с Бердяевым и Зубатовым, – писал следователь И. В. Алексеев[134]
. А Зубатов считал, что Серебрякова «была вполне сознательной и убежденной защитницей отстаиваемых ею национально-государственных начал».Второй причиной, побуждавшей к сотрудничеству с полицией, было корыстолюбие. Нужда, легкость наживы, желание «пожить всласть» толкала некоторых беспринципных и безразличных к судьбам окружающих людей на сотрудничество. Получать несколько десятков рублей в месяц за сообщение два раза в неделю каких-либо сведений о своей организации – дело не трудное, – отмечал Спиридович[135]
.Так, в 1893 г. студент политехнического института в Карлсруэ Е. Ф. Азеф предложил свои услуги по агентуре. Он был принят на службу секретным сотрудником с окладом 50 руб. в месяц. К моменту своего разоблачения Азеф получал больше, чем директор ДП.
Но большинство секретной агентуры вербовалась после ареста. Трусость, малодушие, страх ответственности или бесславной гибели, дача откровенных показаний и боязнь расплаты толкали людей в сети охранки.
Весной 1879 г. за связь со Стешевским, подозревавшимся в укрывательстве террориста Л. Ф. Мирского, после его покушения на шефа жандармов А. Р. Дрентельна, П. И. Рачковский был арестован. Находясь под следствием, Рачковский согласился оказать полиции агентурные услуги.
Знакомство его с князем Черкасским, секретным сотрудником полиции, давало возможность охранке контролировать действия вновь завербованного сотрудника. Впоследствии Рачковский сделал блестящую карьеру: он возглавил заграничную агентуру, а затем политический отдел ДП.
П. И. Рачковский
Зубатов дал согласие сотрудничать после вызова в Московское охранное отделение. Во время встречи начальник охранки Н. С. Бердяев рассказал ему о роли библиотеки Михиных для осуществления революционных связей. Библиотека находилась в ведении тестя Зубатова. Сюда приходила масса молодежи, среди которой были народовольцы, в том числе и нелегальные. Бердяев обвинил Зубатова в участии в революционном движении. Зубатов стал доказывать, что революционным целям он не сочувствовал и не знал, что библиотека использовалась для конспиративных встреч. Он был «глубоко возмущен тем пятном, которое, помимо его желания, налагала на него партия», а «потому был рад случаю снять раз и навсегда сомнение в своей политической неблагонадежности»[136]
.Под псевдонимами «Сергеев» и «Лебедев» Зубатов начал работу среди московских народовольцев.
Во время дознания по делу киевских социал-демократов в сети ГЖУ попал П. Руденко. Ротмистр Ерундаков, проводивший дознание, выяснил, что юноша влюблен. Он достал фотографию девушки, путем шантажа добыл показания и склонил Руденко к сотрудничеству. Впоследствии за свое падение Руденко отомстил начальнику киевской охранки А. И. Спиридовичу, тяжело ранив его.
«Смертник» С. Ушерович вспоминал, что, для того чтобы сломить дух арестованных, их нередко помещали в смежные камеры с ожидающими казни[137]
. Это был явный прием психологической обработки, которая все чаще стала применяться полицией.