Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 2

Не все приговоренные к смерти могли выдержать и владеть собой в мучительном ожидании смерти. Более стойкие смертники – политические – поддерживали и утешали смертников из уголовных или более слабых из политических. Отчаянные мольбы и слезы простодушных крестьян-аграрников и бьющиеся в истерике уголовные так влияли на окружающих заключенных, что многие не только лишались сна, но теряли рассудок, сходили с ума[138].

Так, не выдержав условий заключения, свои услуги полиции предложил один из убийц Судейкина Стародворский, но его предложение было отклонено.

Для «обработки» политических заключенных через тюремную агентуру – «лягавых» – в камере создавался определенный «микроклимат». После такой обработки в камеру приходил жандарм и обещал «покровительство» в обмен на предательство или сотрудничество.

Желаемой категорией для вербовки были «откровенники». Опасаясь разоблачения своего предательства, они всеми силами стремились заслужить доверие и предавали своих товарищей. Однако откровенные показания и оговоры Рысакова своих товарищей, предложение сотрудничать не спасли его от эшафота[139].

Среди малосознательных рабочих имела место месть. Спиридович вспоминал: «повздорит с товарищем в кружке, обидится на что-либо и идет к жандармскому офицеру. Один такой сознательный бундовец раз явился ко мне, притащил кипу прокламаций и рассказал, в конце концов, что не более двух месяцев разносит по району литературу, что ему обещали купить калоши, но не купили. Пусть же знают теперь! Озлобленность его на обман с калошами была так велика, что я, прежде всего, подарил ему именно резиновые калоши. И проваливал же он потом своих товарищей, проваливал с каким-то остервенением. Вот что наделали калоши!»[140]

Подходящей категорией для вербовки считались бежавшие из мест высылки и направляемые в ссылку.

А. И. Спиридович

Установив мотивы, побуждавшие к сотрудничеству, охранники определяли приемы вербовки. Это могли быть обещания помощи, свободы, покровительства, материальная поддержка, награды или шантаж, запугивание и угрозы. Начальники московской охранки Бердяев, а затем Зубатов прибегали к «душеспасительным» беседам за стаканом чая. Н. Э. Бауман рассказывал, что Зубатов говорил арестованным, что он «сам социал-демократ, только не разделяющий революционных методов борьбы. На прощание он просил выпущенных заходить к нему попросту, чайку попить, о теории поговорить, и некоторые действительно ходили к нему»[141].

Из этой среды выходили не только агенты, но и доверенные лица, поддерживающие охранку. Опора на массы являлась одним из главных принципов агентурной работы и успеха розыска в целом, средством обеспечения осведомленности полиции.

Приемы вербовки также являлись составной частью разработки революционера, направленной на то, чтобы добыть у него нужные сведения, а затем по возможности использовать его в качестве секретного сотрудника. Кандидата в агенты проверяли через «перекрестную» агентуру и филерские «проследки», а через полицию делались необходимые «установки». Агент давал подписку о желании сотрудничать и получал один или несколько псевдонимов или номер, под которыми он фигурировал в документах охранки. На Совещании 1902 г. было предложено, чтобы кличка агента начиналась с его инициалов и сам начальник отделения подписывался псевдонимом, но это предложение не нашло применения на практике.

Во «Временном положении об охранных отделениях» 1904 г. рекомендовалось о более важных секретных агентах сообщать директору ДП частными письмами, без черновиков и занесения в журнал отделения, сообщая при этом имена, отчества и фамилии агентов, а также сведения об их звании и общественном положении, псевдониме[142]. Это вело к полной или частичной расшифровке агента, что могло иметь далеко идущие последствия.

Агентов разоблачали на страницах печати, причиняли травмы, обливали серной кислотой или убивали. Раскрытие агента отрицательно сказывалось на моральном состоянии секретных сотрудников, вызывало недоверие к руководителям розыска.

Поэтому в Инструкции 1907 г. и последующих материалах говорилось о том, чтобы секретного сотрудника никто, кроме непосредственно с ним работающих охранников, в лицо не знал. Типы учреждения, имевшие дело с агентурными сведениями, должны были знать агентов по псевдонимам или номерам. Их сведения хранились с особой осторожностью и в строжайшей тайне.