Тайное становится явным

Атаманский получил заряд в плечо. Он валялся на спине, страдал от боли, зажимал рану, из которой сочилась кровь. В лице ни кровиночки. «Сайга» валялась в отдалении, он даже не пытался до нее добраться.

«А ведь чувствовал, что подстрелю сегодня красавца», — мелькнула мысль в голове Ломова. Он поднял помповик, превозмогая боль.

— Назарыч, ты что удумал?.. За что? — просипел раненый Атаманский.

Ломов чуть не поперхнулся от возмущения. И он еще спрашивает?!

— Какая же ты, сука, Евгеньич… — прохрипел Ломов. — И как у тебя язык поворачивается… Ты, падла, пять пуль в меня выпустил, я же не слепой, чтобы не узнать твой бушлат… В крысы подался, Евгеньич? С Шубиным спелся, чтобы меня завалить?

— Ты охренел, Назарыч… — в глазах подбитого гаишника мелькнуло что-то осмысленное. — Ты сам прыгал между деревьев в своей штормовке, палил по мне, а я понять не мог ни хрена. Ты что, меня с оленем перепутал?.. Ох, как больно… За что, Назарыч? Клянусь, не стрелял я в тебя… Как же так? Ведь мы с тобой одной веревочкой повязаны, не жить нам друг без друга…

И тут в голове Назарыча заворошились нехорошие предчувствия. Изворотливый ум функционировал даже в кризисной ситуации. А ведь прав паршивец Евгеньич, не жить им друг без друга. И не дурак вроде этот Атаманский, должен понимать. Выходит, напрасно постреляли друг дружку?!

— Ты точно в меня не стрелял, Евгеньич?

— Да точно, Назарыч… Ты сам на меня набросился и давай лупить почем зря… Я же видел, как ты прыгал, словно козлик… Мог бы, кстати, и попасть…

— Не стрелял я в тебя, Евгеньич… Не я это был…

— Да что ты говоришь, Назарыч… А кто тогда?

— Может, Шубин?

Идея выглядела неудачной. Не было у Шубина ни милицейского бушлата, ни защитной штормовки. Даже рюкзака не было! И как бы он прыгал одновременно перед гаишником в штормовке, а перед Ломовым в бушлате? Раздвоение личности у банкира? Бред какой-то… Недобрые предчувствия обостряла тупая боль в бедре. Возись тут с этим! Ломов выдернул ремень из штанов подельника, наложил жгут на плечо, злорадствуя над истошными воплями. А только стали подниматься, как от опушки захлопали выстрелы! Стреляли из «Сайги» — пули взрывали землю под ногами, выли над головой. Незадачливые охотники с воплями попадали. Пальба прервалась, было слышно, как кто-то убегает — ломались сучья под ногами. Неужели все-таки Шубин?!

— Поднимайся, Евгеньич… — просипел Ломов. — И пушку свою поднимай… Похоже, этот хмыреныш решил нас крупно поиметь… Ну, ничего, мы его догоним…

Израненные, истекающие кровью, содрогаясь и крича от каждого неловкого движения, они пробились через лес и вышли на опушку перед озером. Оставалась ерунда — за относительно ровным участком, заваленным камнями, пролегала дорога, чернели контуры машин, а еще дальше виднелась взволнованная гладь Чумаринского озера. Кто-то ковылял через пустырь к машинам, припадая на подвернутую ногу. Присмотревшись, мужчины разглядели Шубина! Банкир торопился уйти, неловко махал руками, в которых почему-то не было ружья, постоянно озирался, падал. Узрев товарищей, закричал от страха, припустил со всей прыти. Те выстрелили в него одновременно, но промазали. Банкир споткнулся, упав, яростно задвигал всеми конечностями, словно паук, поднялся и побежал к своему «Роверу».

— Мужики, вы что творите?! — принесли порывы ветра. — Вы что, белены объелись?!

— А хрена ты в нас стрелял?! — провопил Ломов.

— Я не стрелял! Это вы в меня стреляете!

— Так мы и поверили… — Атаманский сделал шаг вперед, оступился, рухнул на колени и завыл, зажимая кровоточащую рану. Патронов в ружье уже не оставалось, Ломов рвал скользящее цевье, со злостью смотрел, как банкир подбегает к машине, уже тянется к дверной ручке. И вдруг он на что-то наступил — оглушительный рев огласил сумрачное пространство! Шубин повалился на спину, извивался, вертелся юлой, пытался что-то стащить со своей ноги и орал так, словно ему без наркоза отрезали голову!

— Пошли, Евгеньич… — прокряхтел Ломов, хватая подельника за шиворот. — Посмотрим, во что он там влез.

Почему он, «безногий», должен тащить этого обормота? Подумаешь, плечо прострелили, неженка какой, ноги же целые! Они проковыляли метра три, после чего гаишник опять оступился и с воем покатился в канаву. Ломов дернулся за ним и пожалел… От жуткой боли окончательно сгустились потемки, ноги подвернулись, и он повалился в ту же канаву. Они возились, мешая друг дружке, ругались, не могли выбраться. Было слышно, как поскрипывала глина у кого-то под ногами, подходили люди, но видны лишь были тусклые пятна. Жалобно выл Атаманский, а Ломов скрипел зубами — когда же он наконец заткнется?

— Вот видишь, дорогая, сработало наше новейшее устройство пятого поколения для ловли крупного зверья. А ты говорила, что не сработает, — доносился насмешливый мужской голос.

— Ты про банкира, что ли? — говорила женщина. — Тоже мне новейшее устройство — ржавый медвежий капкан. Просто повезло, что наступил именно на него…

Ломов терял сознание, из последних сил пытался сосредоточиться, тянулся к ружью, но оно куда-то уплыло, да и все равно в нем нет патронов.