Тайнопись

И вот вдалеке, в глубинах луга, стала шевелиться какая-то масса. Её еще не видно, только слышно. Что-то неясное, зловещее, буйное, злое, громкое… Шаман, отрываясь от трубы, вопил во всю мочь:

— Отдаю свою плоть тем, кто голоден! Кожу тем, кто наг и бос! Кровь тем, кто жаждет! Кости свои кладу на костер тех, кому холодно! Сюда, голодные! Собирайтесь, идите! Прилетайте, приползайте! Я всех зову, кто слышит! Всех, кто видит! Скорей! Скорей! Моя плоть ждет вас!

Вот толпа бесов выросла перед кругами. Огонь освещал первых, самых ретивых. Пасти открыты, глотки дымят, хвосты хлещут направо и налево. Нечисть рвалась в круг к шаману, но словно налетала на прозрачную стену и откидывалась назад. Давка, грызня и свара. Бесы бесилась от бессилия. Демоны тявкали и выли. Гогот дэвов мешался с возгласами ведьм и плачем ламий. Летучие мыши и шершни крутились в дымном воздухе, дрались и падали вниз.

А шаману вдруг показалось, что он выпал из круга, из его распоротого живота вываливаются кишки, а нечисть пожирает его живьем. Боль стала кромсать его. Чавканье терзало слух. Страх лился ручьями. Вот гады с урчанием тянут кишки, ломают хребет и кости, добираются до сердца!..

Но он, закрыв глаза, продолжал кричать изо всех сил:

— Смерть тому, кто не примет жертву мою! Горе тем, кто побрезгует угощением! Проклятие тому, кто не отведает моей крови!

Брат Мамур из своего круга внимательно следил за обрядом. В руках у него с треском горели сухие ветки. Огнем он отгонял самых ретивых бесов, которые, тычась в круги, тут же отскакивали прочь, топча толпу. Хлопья пены летели с их багровых языков. Оскалены морды. Вьются хвосты, стучат когти, топорщатся крыла и блещет шерсть, вставшая дыбом. Над толпой свистели нетопыри и роились стаи цепней.

Держа наготове зеркальце и сеть, Мамур высматривал в свалке желтоглазую ведьму-крысу, их сообщницу. Её надо найти и поймать. А уж она сделает остальное — у ней крысиный вид при львиной силе и мертвой хватке!

Иногда шаман бросал трубу и хватал бубен, заставляя бесов прыгать под его мерное уханье. Потом вновь выкликал заклятья. Несколько раз даже порывался вылететь из круга, но силы небесные не выпускали его.

Между тем толпа редела. Многие, поняв, что их обманули, с недовольной руганью и ревом убрались прочь. Иные хлестались хвостами и бодались рогами. Вампиры рвали на куски раненого демона. Каджи с остервенением грызлись за падаль. Дэвы, гулко ухая и ахая, горестно проклинали судьбу. Какие-то пернатые кошки затеяли потасовку, катаясь меж кругами и обжигаясь о невидимые стены. Гигантская птица сарыч дралась с летучими ежами. Вурдалаки затевали кровавые хороводы. Визгливо вопили обезумевшие ламии, умоляя убить их. Пахло паленым мясом и дымной шерстью.

И тут Мамур увидел крысу-ведьму, их служанку. Прячась, она внимательно что-то высматривала в круге шамана, надеясь, очевидно, прорваться внутрь и чем-нибудь поживиться. Мамур направил на нее зеркальцем ровный, тонкий, яркий и сильный луч. Ослепил. Накинул сеть и потащил, визжащую, к себе в круг, где стояла клетка с распахнутой дверцей.

Ведьма билась, упиралась, верещала. Но он заклятиями и пинками загнал её в клетку — и она утихла, плюясь шипящей серой. Она хватала прутья клыками и когтями, но Мамур больно ткнул её горящим буком, и она тут же сникла на полу клетки.

Постепенно нечисть сгинула. Вопли и гогот шабаша сменились тишиной. Лежащему без сил шаману чудилось теперь, что от его тела осталась лишь горсть серого пепла, плавающая в луже грязи. А дух, расторгнув оковы тела, кружит над лужей, в недоумении рассматривая остатки своего прежнего обиталища. На шамана снизошла благодать. Он расплатился с долгом, отдал всё, что имел. И приступил к возврату в мир.

Очнувшись окончательно, он увидел, что земля за кругами истоптана копьгтами, изрьгта рогами и когтями. Смердели сдохшие упыри. Воронье ворошило падаль. Мыши и хомяки валялись в горелой траве. Пахло серой и мочой. А в свете луны было видно, как поодаль, во мгле луга, бьется черный ком — это кончался в агонии мелкий бес, впопыхах затоптанный толпой.

В клетке замерла на задних лапах седоусая крыса с желтыми медовыми глазами. Она угодливо шевелила лапками и хвостом, пытаясь угадать, что с ней будет дальше. Мамур чинил сеть.

— Чуть было не прогрызла, ехидна, — сказал он. — Но я ее как следует проучил, будет помнить старых друзей!

Крыса в волнении стала хвататься лапками за прутья. Мамур сдвинул клетку и вырыл из земли яйцо в налете плесени.

— Говори, где его бес! Что с ним? — приказал он, соскабливая налет и приближая яйцо к клетке.

— Его ранили чужие злыдни. Они вечно голодны. Они следят… Я не знаю, — забеспокоилась крыса, бегая по клетке от яйца.

— Ранили? — переспросил Мамур. — Сильно?.. Кто?.. Где?..

— Не знаю, спроси у них сам. Я ничего не знаю. Тебе они не солгут. Они были туг, сейчас. Они издалека. Шляются всюду, голодные, злые. Они еще недалеко, за лесом…

— Веди их сюда! — велел Мамур.

— Как же, если я в клетке? — удивилась крыса и забегала вдоль прутьев. — Надо лететь!

— Лети!