Таинственный Хранитель

– Оттуда и знаю, от прабабки, – она укоризненно глянула на него. – Она у меня ингерманландка, это один из финских этносов, не очень большой. Тебе, вообще-то, следовало бы знать, что ингерманландцы переселились в район современного Петербурга и современной Гатчины еще в XIV веке, после Шлиссельбургского мирного договора. Обитали, в основном, в мелких поселениях. Моя прабабка жила как раз в Гатчинском районе, и я девчонкой у неё часто гостила. Женщина она была исключительная, даже необыкновенная! Между прочим, я такая рыжая в неё. Она и в старости смотрелась прекрасно, и фигура, и лицо выглядели не по возрасту молодо. Хорошо помню большой деревянный дом с печкой типа русской, с котлом на палке, в котле вечно что-то варилось. В доме сумрачно, только кошки бесшумно шастают, и сплошь черные. Меня к ней на лето первый раз привезли, когда мне было года три. Ох, и напугалась я тогда – до сих пор помню охвативший меня страх, – когда ее увидела. На ней была старинная одежда: длинная рубаха с широкими рукавами, которые она поддергивала до локтя, с застежкой на груди и пестрая длинная юбка, кажется, клетчатая, а поверх что-то типа лифа без рукавов или кофты. В её внешности не было ничего страшного, но что-то такое от неё исходило, чего я, маленькая, жутко перепугалась. Сейчас я определила бы это нечто как личную силу.

Потом я часто у неё гостила летом. И хотя она была строгой – меня любила без памяти, наверное, потому что я на неё была похожа. Других своих правнуков и внуков баба Аня не слишком-то привечала.

– А почему Анна, если она ингерманландка, да еще того… колдунья?

– Ты чего такой дремучий? – поразилась его невежеству Агриппина. – Они же в большинстве своём были лютеранами. Колдунья – в некотором роде, побочный промысел. Из поколения в поколение передавался по женской линии. Ты лучше не перебивай, а то не буду рассказывать!

– Всё-всё, молчу, – поднял он вверх руки, словно сдаваясь.

– То-то же… – назидательно произнесла она и продолжала. – В деревне прабабку побаивались, хотя относились с большим уважением. Да и как не относиться, если она была прекрасной знахаркой, лечила травами и отварами разными и людей, и скотину. При этом всегда бормотала какие-то молитвы да заклинания. Заклинания эти были записаны у неё в старинной книге очень странными значками, – словно рисуночки какие-то. Когда я подросла, стала спрашивать у бабы Ани, что это за значки такие? И она как бы играючи объясняла мне их значение. Это были руны. Она использовала их не только для лечения, но и для ворожбы, что мне нравилось гораздо больше. К ней по вечерам часто приходили местные женщины или барышни на выданье, просили погадать на мужа или на женихов. Она доставала колоду карт с рунами, раскидывала определенным образом и рассказывала им что да как в их жизни произойдет. И самое удивительное – редко ошибалась. Эти женщина потом опять приходили, рассказывали что-то типа: «Вот ты мне говорила, Аннушка, предупреждала, а я ведь не послушала…» или «Всё я сделала, как ты советовала, – и словно отрезало, не бегает больше мой-то к Верке!»

– Вот оно что, – протянул Андрей. – Так ты, значит, умеешь гадать по рунам?

– Чего греха таить – иногда балуюсь! – рассмеялась Агриппина. – Давай-ка переберёмся в комнату, нечего на кухне торчать. – Она поднялась и направилась по коридору в свою небольшую комнату, села на диван и жестом пригласила его присесть рядом, а когда он устроился, вдруг воскликнула: – А чего мы, собственно, ждем? Открывай-ка бутылочку… – резво вскочила и достала из стенки пару бокалов. – Разливай, веселее слушать будет. – И когда бокалы были наполнены, продегустировано светлое вино (довольно приятное, мускатного вкуса), она облизнула по-детски губы, поставила бокал на столик и заговорила снова. – Ты о северных колдунах что-нибудь слышал, или для тебя это тёмный лес?

– Как-то не слишком во все это верю, – он пожал плечами.