Читаем Таинственный Леонардо полностью

Вероятно, ответ на этот вопрос очевиден: «Благовещение» было выполнено несколькими художниками. Как на всех коллективных работах, доверенных ученикам, отдельные части этого полотна могли копироваться с картона, подготовленного учителем или кем-либо из его опытных сотрудников. В то время на картонах изображались только отдельные фигуры или отдельные части сцены, которые свободно сочетались и могли меняться местами на картине в отношении архитектурных деталей и заднего плана. Мало того, изображение сцены Благовещения часто и охотно разделяли на две части, поскольку оно предназначалось для дверец алтаря или шкафа, как в случае со знаменитым триптихом «Алтарь Портинари»: на одной панели был изображен Гавриил, а на другой – Мария. Так что, может быть, не настолько уж невероятна гипотеза, что ангел и Мария с

«Благовещения» Леонардо могли быть взяты с разных картонов, предназначенных не для одной, но для разных картин, и помещены рядом. Если с этой точки зрения посмотреть на правую часть картины, то невероятная ошибка в перспективе в этой зоне значительно меньше, а линии сходятся в одной точке на заднем плане. Только после соединения двух частей пазла ошибка становится очевидной. По сути дела, речь идет о двух персонажах, изображенных на основе различных перспектив, которые никто не позаботился совместить между собой. Две фигуры уже существовали, прежде чем возник замысел этой работы: как часто случалось, Верроккьо хотел использовать имевшиеся заготовки для новой картины, доверив исполнение своим ученикам.

Несомненно, в этой картине Леонардо работал бок о бок с менее опытным коллегой, который написал подставку для книг, Деву Марию и здание у нее за спиной, нимало не заботясь о геометрическом равновесии всей сцены. За этой ошибкой не кроется никакой тайны, это только еще один пример коллективной работы. Возможно также, что именно приватное назначение картины позволило учителю превратить ее в тренировочное упражнение для своих сотрудников. При ближайшем рассмотрении видно, что даже крылья ангела не принадлежат кисти одного и того же художника. Леонардо выписал их, в точности имитируя приземление птицы, в то время как они складываются на спине. Однако кто-то другой удлинил их, добавив очень отличающиеся перья, прерывающие их колебание при движении. В то время нельзя было быть уверенным в долговечности картины: внешние факторы всегда представляли опасность для нее. Работы Леонардо тоже постоянно подвергались разного рода испытаниям.

Один на один с природой

Кроме изучения законов перспективы флорентийские живописцы посвящали себя исследованию окружавшей их природы. Этот интерес они унаследовали от своих коллег фламандцев, которые изображали цветы, растения и животных более точно и скрупулезно, чем ученые натуралисты. Они использовали специальную технику, как если бы они пользовались увеличительным стеклом. Воспоминание о зачатии Христа в сюжете Благовещения представляло возможность прославления сотворения мира. Семя, которое Святой Дух заронил в чрево Марии, отразилось в цветущем лугу, раскинувшемся у ее ног.

Тем не менее на картине Леонардо растения и цветы не выглядят сухим перечнем растений ботанического сада. Скорее они вольно растут сами по себе, реагируя на совершающееся перед ними событие.

Да Винчи выбирал только виды, которые можно было связать с символикой Благовещения, и изображал их очень реалистично. Это одна из редких картин той эпохи, на которой изображены только растения, цветущие в данное время года. Среди них выделяются ромашки, символ чистоты и доброты Марии, чьи хрупкие стебли сгибаются под ногами коленопреклоненного ангела. Гораздо труднее заметить тюльпаны, колышущиеся под действием воздушного потока, поднятого крыльями Гавриила, так сильно, что с них того и гляди осыплются лепестки; они символизируют душу, которую питает любовь Бога, поскольку быстро вянут без солнца. Эксперты также обнаружили вокруг них цветы водосбора, возможно, выбранные Леонардо из-за того, что форма их венчика напоминает летящего голубя. Голубь, символ Святого Духа, оплодотворяет Деву Марию. Позади цветущего луга тропинка уводит взгляд в глубь картины, где появляются четыре кипариса, без которых никогда не обходится изображение Благовещения. Кипарис устремлен прямо вверх, к Богу, как сердце Богоматери, однако это также дерево усопших, предсказывающее жестокие испытания, ожидающие Иисуса. В день зачатия Христа нельзя не думать о его смерти и воскресении.

Да Винчи создал свой собственный ботанический перечень, представленный огромным количеством рисунков.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки поэтики и риторики архитектуры
Очерки поэтики и риторики архитектуры

Как архитектору приходит на ум «форма» дома? Из необитаемых физико-математических пространств или из культурной памяти, в которой эта «форма» представлена как опыт жизненных наблюдений? Храм, дворец, отель, правительственное здание, офис, библиотека, музей, театр… Эйдос проектируемого дома – это инвариант того или иного архитектурного жанра, выработанный данной культурой; это традиция, утвердившаяся в данном культурном ареале. По каким признакам мы узнаем эти архитектурные жанры? Существует ли поэтика жилищ, поэтика учебных заведений, поэтика станций метрополитена? Возможна ли вообще поэтика архитектуры? Автор книги – Александр Степанов, кандидат искусствоведения, профессор Института им. И. Е. Репина, доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ.

Александр Викторович Степанов

Скульптура и архитектура
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.

Марк Григорьевич Меерович

Скульптура и архитектура