Тайны Нельской башни

На этом Бигорн закрыл глаза, вновь открыл, констатировал, что неблагодарный святой Варнава остался глух к его просьбе, учитывая, что призрак так никуда и не делся, и пробормотал со вторым, таким же тяжелым, как и первый, вздохом:

– Уф! Теперь все понятно. Я уже умер, раз общаюсь с обитателями иного мира.

И, переходя от страха к некой отчаянной браваде, он вскочил на ноги и пристально посмотрел на фантома.

– Ну как, узнаешь? – спросила Мабель. – Вижу, что да. Ты узнал меня еще там, в Нельской башне. Ты знаешь, кто… Знаешь, какой счет пришла тебе предъявить.

И рука ее опустилась на руку Бигорна.

Ланселот тотчас же отметил две вещи, крайне важные для него в том состоянии ума, в котором он находился.

Во-первых, голос призрака, пусть и немного глухой и дрожащий от гнева или злорадства, звучал отчетливо и естественно.

Во-вторых, рука того же призрака была лихорадочно горячей.

Всем же, однако, известно, что у призраков не бывает лихорадки, замогильный их голос звучит будто бы издалека и неразборчиво для человеческого уха, а руки всегда ледяные.

– Хо-хо! – воскликнул Бигорн. – Так вы не мертвы?

Несказанной горечи улыбка исказила губы Мабель.

– Уж лучше бы мне умереть! – проговорила она со сдержанным отчаянием. – Уж лучше бы кинжал Маргариты положил конец моему несчастному существованию! Тогда бы мне не пришлось страдать так, как я страдала. Но ты, проклятый, знай, так как я пришла сюда для того, чтобы сообщить тебе это, знай, что арестован ты был благодаря мне! Через несколько минут, выйдя от тебя, я подам знак. И тогда по этому знаку моей руки, по одному лишь произнесенному мною слову тебя схватят и потащат в соседнюю камеру. А знаешь ли ты, что это за камера? Это камера пыток.

Ланселот Бигорн вздрогнул.

– Дьявол! – пробормотал он. – Я и сам хотел умереть. Но выдержать пытку – это умереть раз сто. Слишком много для одного человека, каким бы толстокожим он ни был! Но, – промолвил он вслух, – к чему меня пытать, когда мне и сказать-то нечего?

Мабель не ответила.

Опустив голову, она, казалось, погрузилась в некие мучительные раздумья.

– Как сейчас, вижу ту гнусную сцену, – произнесла она наконец медленно. – Сначала – холод, сковавший мне сердце, затем – черная пелена перед глазами, потом я уже не понимаю, что происходит вокруг, и вдруг… слушай же, несчастный!.. Мне кажется, что я мертва и в то же время жива… но я осознаю, что не могу даже пошевелить рукой! Я слышу, что говорят, изо всех сил пытаюсь закричать, произнести хотя бы слово и понимаю, что не могу этого сделать, что я словно провалилась в небытие…

– Мертва и в то же время жива! – прохрипел Бигорн. – Теперь-то мне все понятно!..

– И тогда, – продолжала Мабель, – я слышу… О, негодяи! О, мерзавцы, которые не пожалели ни мать, ни дитя!.. Я слышу Валуа… слышу, как Маргарита отдает тебе этот ужасный приказ… И ты, ты повинуешься! Я слышу крики моего ребенка… я хочу, о, всеми силами, всей душой, хочу кричать, умолять, подняться на ноги!.. Нет! Ничего! И я, мать, смотрю, как моего ребенка уносят, чтобы утопить… Как только ты можешь жить с этим, Ланселот Бигорн? Неужто твои ночи не наполнены криками этого бедного малыша?

Мабель разрыдалась.

– Бедный мой малыш! – бормотала она. – Жан, мальчик мой!..

Несколько минут в камере раздавался лишь ее плач.

Возможно, она забыла о Бигорне, о своей мести, обо всем на свете, так как в этот момент она слышала крики ребенка, который зовет на помощь маму…

– Так вы спрашиваете, – проговорил Ланселот Бигорн мрачным голосом, – как я могу жить, совершив такое злодеяние?

– Какая теперь разница! – пробормотала Мабель сквозь зубы. – Главное то, что ты – в моей власти. Вас было трое: ты, Валуа и Маргарита. Ты отправишься на тот свет первым, только и всего. Прощай, Бигорн! Умирая от мучений в этой камере, в отчаянии, в проклятии души и тела, знай лишь, что это я тебя убиваю! Прощай!

Бигорн сделал два быстрых шага, встал перед Мабель, вытащил из своей одежды некий небольшой блестящий предмет и протянул ей, сказав:

– Прежде чем уйти, взгляните-ка на это, Анна де Драман!

Мабель мельком взглянула на предмет, затем схватила его трясущейся рукой и, судорожно вздохнув, прошептала:

– Медальон, который я повесила на шею моему Жану!..

Она поднесла его к губам и пылко поцеловала.

Затем, поднимая глаза на узника, сказала:

– Спасибо. Прежде чем умереть, ты сделал доброе дело, вернув мне медальон, который снял с моего сына перед тем как утопить его… Я положу этот медальон к тем его вещам, которые сохранила – его детской одежде, туфелькам, расческе… да, я храню это, это мое сокровище. Спасибо, Бигорн: умри же спокойно и без мучений – медальон избавит тебя от пыток.

– Этот медальон взял не я, – промолвил Бигорн, – и не у меня он находился до сегодняшнего дня.

– Что ты хочешь сказать? – удивленно вопросила Мабель.

– Я хочу сказать, что другие нашли ребенка и взяли медальон…

Мабель медленно покачала головой.

– Да. Нашли труп малыша на берегу реки, не так ли?

– Я не сказал: труп, – произнес Бигорн. – Я сказал: другие, а не я, нашли ребенка.