Тайны Нельской башни

– Полноте? С чего бы здесь быть яду? Но даже если это и яд, зачем кому-то желать смерти одному лишь мне? Почему бы, напротив, не попытаться убить всех троих сразу? И потом, пожелай кто-либо убить меня или нас, разве не легче было бы сделать это, пока мы спим? То, как с нами здесь обходятся, те знаки внимания, что нам оказывают, этот богато сервированный стол, великолепные кушетки – все здесь пока свидетельствует о том, что зла нам не желают. И потом, наконец, чтобы меня отравить, было бы удобнее не пробуждать во мне сомнения, принося сюда флакон, предназначенный лишь мне одному. Я пью! Пью за ту незнакомку, что оказала мне эту любезность, будь даже она самой…

Он намеревался сказать: «Маргаритой Бургундской!», но взгляд его упал на Филиппа, и Буридан умолк. В ту же секунду он поднес кубок к губам и осушил до дна.

– Ну, и как на вкус? – спросил Готье.

– Просто изумительно! – отвечал Буридан, поцокав языком.

– И ты не оставил нам даже и капли!

– Просто изумительно! – повторил Буридан. – Обычная вода.

– Без какого-либо вкуса? – спросил Филипп.

– Увы! Утешьтесь же, мои дорогие друзья, и забудем этот странный случай. Я даже склонен полагать, что это здешний наглец-слуга посмеялся надо мною. Обязательно пожалуюсь на него судьям, когда возбудят наш процесс.

– Ха! Да уж, – заметил Готье, – наш процесс, клянусь всеми чертями! Постоянно забываю, что это пышное застолье…

В этот момент молча вошел слуга, забрал опустошенный Буриданом флакон и, не произнеся ни слова, удалился.

Щелкнули дверные запоры.

Трое друзей вздрогнули, Филипп побледнел.

– Так что ты там говорил? – хладнокровно уточнил Буридан.

– Я говорил, – уже заплетающимся языком продолжал Готье, – что все эти застолья неизбежно должны закончиться процессом, который, в свою очередь, закончится…

– Добрым славным повешением! – воскликнул Буридан, разразившись нервным смехом.

А Филипп д’Онэ про себя отметил:

«Буридан отлично знает, что ему прислали яд. И таким образом пытается избежать виселицы. А ты эгоист, Буридан!..»

И, покачав головой, словно для того, чтобы отогнать мрачные мысли, вслух он произнес:

– Так и есть: нас повесят или же обезглавят. Буридан, ты будешь болтаться на веревке между Готье и мною.

– Уже сейчас готов себе это представить, дорогой друг…

– Прежде, – продолжал Филипп, – в те героические времена, когда еще существовало дворянство, а король был лишь вождем среди себе равных, никто бы не посмел арестовать и приговорить к казни сеньоров, потребовавших правосудия. Все это изменил покойный король Филипп. Нас посмели арестовать и нас приговорят. Если так, я бы предпочел пойти на плаху…

– Хо! – промолвил Буридан. – Отрубленная голова или пеньковый галстук на шее, мне безразлично, – что одно, что другое означает прощание с жизнью.

– А пока же, – предложил Готье, – пойдемте спать.

– Будь по-твоему! – сказал Буридан. – Пойдемте спать. Сон – славная штука.

Готье, пошатываясь, направился к кушетке. Живо подскочив к брату, Филипп шепнул ему на ухо:

– Не раздевайся, Готье.

– Почему? В одежде особо-то и не уснешь…

– Потому, что Буридан вознамерился умереть.

– Умереть? Без нас? Как это?

– А так! Он принял яд.

Готье, мгновенно протрезвев, так и застыл с открытым ртом у кушетки, на которую затем, как и советовал брат, бросился не раздеваясь.

В голове у Филиппа крутилось:

«Буридан не оставил нам нашей доли. Это плохо. Хотя, быть может, он решил, что на троих там не хватит».

Буридан же, насвистывая некий военный и радостный марш, думал:

«А стоит ли мне раздеваться? Через час, максимум через два, яд подействует, и я отправлюсь ad patres[41], как говорит его ученое преподобие доктор Шелье. А если то был не яд?.. Что ж, тогда – тем хуже для меня… В конце концов, смерть через повешение, возможно, и не намного страшнее, чем смерть от яда… Как бы то ни было, яд этой ночью или же веревка, либо топор палача спустя двое-трое суток – и прощай, моя столь прекрасная бедняжка Миртиль, прощай, жизнь!»

– Буридан, тебя что, в сон клонит? – спокойным голосом спросил Филипп, с острой тревогой посмотрев на покачнувшегося вдруг товарища.

– Похоже, да, – отвечал Буридан. – Спокойной ночи, дорогой друг.

– Спокойной ночи, милейший Буридан, спокойной ночи, – произнес Филипп мягко.

В этот момент было уже далеко за полночь.

Но трое друзей того и не ведали, так как никакие внешние шумы в их темницу не проникали.

Готье испустил хриплый вздох, более похожий на мычание.

– Что с тобой, черт возьми? – спросил Буридан.

– А то, что спать жутко хочется, – отвечал Готье, повалившись на кушетку и зарывшись лицом в подушку, дабы приглушить рыдания.

* * *

Внезапно раздался шум поспешных шагов, и в следующее же мгновение трое друзей были на ногах, друг рядом с другом.

Секундою позже до них донесся чей-то душераздирающий вопль.

– Ох! – проворчал Готье. – Да это не тюрьма, а самый настоящий ад!

Шум шагов, вперемежку с шумом голосов, приближался. Видимо, за ними уже шли.

– Да уж, самый настоящий ад! – мрачным голосом проговорил Филипп.

– Но это не тюрьма, – пробормотал Буридан. – О!.. Я, кажется, понял! Знаю!

– Что? – пробурчал Готье.