Тайны Нельской башни

– Что вы такое говорите, сударыня? – с испугом вскричала она. – Да как вы смеете произносить такое отвратительное святотатство?

– Я говорю, – прошептала Мабель, склонившись над девушкой, – этакий злой ангел, расправивший черные крылья над искупительной жертвой, – я говорю, дорогая, что ты теперь – моя добыча! Я говорю, что ненавижу тебя! Я говорю, что через тебя я заставлю королеву выстрадать столько же, сколько пришлось выстрадать мне! Я говорю, что Маргарита Бургундская убила моего сына – слышишь! – и что, убив тебя, я убью дочь королевы Маргариты Бургундской!

* * *

Когда Миртиль очнулась, стояла темная ночь. Сколько времени провела она здесь, в этом кресле, без сознания? Этого она сказать не могла. Слова Мабель произвели на нее ужасный эффект.

Дочь Ангеррана де Мариньи! Дочь Маргариты Бургундской! Королевы Франции!.. Постыдный плод непристойной любви! Ох! Теперь она могла объяснить себе мрачную физиономию и отвращение славного Клода Леско, когда она иногда просила его: «Батюшка, расскажите мне о матушке!»

Теперь она понимала, почему он отводил взгляд, почему его бледные губы бормотали непонятные слова, похожие на проклятия.

Миртиль охватил ужас.

Как выбросить эти страшные мысли из головы? О чем еще подумать?

Дочь королевы, дочь самого могущественного человека королевства, она была одна, словно соломинка, несущаяся по волнам, и ненавистью к ней пылал едва ли не каждый встречный.

Добавляло страха и то, что она находилась в руках женщины, готовившейся осуществить некое отвратительное мщение, инструментом которого предстояло стать ей, Миртиль. И для того чтобы Мабель отомстила – отомстила королеве, ее матери! – ей придется умереть!..

Эти мысли и тысяча других, еще более жутких, крутились в голове девушки, пока, обессиленная, она полулежала в кресле.

Стояла ночь. Глубокая ночь. Безмолвные сумерки, окутывавшие ее страхом. Она чувствовала, как дрожит, леденеет.

Девушка с трудом поднялась на ноги, чтобы дойти до кровати и лечь. Там, по крайней мере, она сможет спрятать голову под одеяло и попытаться больше не думать… Она уже горько сожалела, что вышла из этого беспамятства, и безумно хотела вновь в него окунуться.

В тот момент, когда Миртиль встала, ей показалось, что она услышала голос, приглушенно произносивший какие-то непонятные слова.

Миртиль вздрогнула. Откуда шел этот голос? Где сейчас та женщина, что выкрикивала смертельные угрозы, увязывая их с именем ее матери?..

И так как сознание к ней уже возвращалось, так как ее чувства, одно за другим, уже выходили из этого летаргического сна, она заметила, что дверь, соединявшая спальню, в которой она находилась, с соседней комнатой, приоткрыта.

Именно оттуда, из соседней комнаты, и шел этот голос. Вместе с этим глухим бормотанием, похожим на молитву или тихие проклятия, до нее добрался и луч тусклого света.

Трепещущая, подталкиваемая неким непреодолимым чувством, в котором не было любопытства, но было то особое влечение, какое производит пропасть, когда кружится голова, она направилась к приоткрытой двери и обвела странную комнату тревожным взглядом.

Комната была просторной, прямоугольной, с полом, покрытым крупной, но уже потрескавшейся плиткой, и потолком, состоящим из четырех сводов; каждый из этих сводов исходил из каждого из углов, поднимаясь к центру, и там четыре грани соединялись в круглый витраж, в середине которого, на камне, было выбито некое слово, – судя по всему, каббалистическое, доминировавшее над всем этим ансамблем.

Эта диспозиция делила, если можно так выразиться, комнату на четыре части.

Одну из них занимала огромная печь, на которой бурлили, распространяя вокруг терпкие ароматы, семь или восемь различной величины сосудов.

Во второй стоял огромный, эбенового дерева стол. На столе лежало несколько тяжелых рукописей, различные страницы которых были помечены закладками из красного шелка, с небольшими медалями на конце ткани, причем на каждой из этих медалей было выгравировано то же слово, что и на центральном витраже потолка. Позади этих рукописей стояло черное распятие с серебряной фигуркой Христа, над которым, с вбитыми в расправленные крылья гвоздями, висела сова, предвестница зла, – странное сочетание религии и дьявольских, похоже, опытов.

В третьей части, на этажерках, стояли содержащие некие жидкости пузырьки всех форм и размеров.

Наконец в четвертой, симметрично расположенные, свисали со стен пучки сухих трав.

Стало быть, в этом странном рабочем кабинете – а здесь, безусловно, работали над чем-то значительным – находились книги или, скорее, рукописи, которые давали загадочные знания и содержали формулы необходимых заклинаний; травы, предназначенные для изготовления тех или иных эликсиров, применяемых в различных смесях; наконец, лаборатория, то есть печь.

Все это Миртиль охватила одним взглядом и, не понимая точного значения увиденного, она, которую обвиняли в колдовстве, прошептала, содрогнувшись от страха:

– Я попала к колдунье!