Тайны смерти русских писателей

И такой «служака» в прошлом сразу получает звание, которое ставило его выше «отпахавшего» не одно десятилетие на парусном судне капитана I ранга, не говоря уже об окладе. Безусловно, следует сделать значительную скидку на тот социальный слой, в котором прошла вся жизнь поэта, там были свои критерии и ориентиры. Но «если классный состав камер-юнкеров был невысок, то он существенно компенсировался исключительным уровнем дворянского ценза. Мы находим здесь самые аристократические и родовитые имена, какие только можно себе представить в России тех лет. Назову для примера: гр. Бобринский, кн. Волконский, кн. Гагарин, кн. Голицын, кн. Долгоруков, бар. Икскуль, бар. Корф, кн. Кочубей, гр. Голенищев-Кутузов, светл. кн. Ливен, бар. Медем, кн. Мещерский, кн. Оболенский, кн. Одоевский, кн. Понятовский, гр. Потоцкий, кн. Репнин, кн. Италийский — граф Суворов-Рымникский, гр. Толстой, кн. Трубецкой и др. Во всяком случае, для Пушкина никаких оснований быть травмированным с этой стороны не найти: его шестисотлетнее дворянство соседями по камер-юнкерскому корпусу унижено не было». Из писателей в те годы камер-юнкерами были В. Ф. Одоевский (1803–1869) и Ф. И. Тютчев (1803–1873). Оба были всего на три года младше Пушкина.

При всем при том это «звание ставило его в самый низ иерархии придворных чинов и званий, что, конечно, было унизительно»[122].

Потому Пушкин и имел право возмущаться за обеденным столом и даже закатывать истерики друзьям по поводу присвоения ему звания камер-юнкера, но объективный биограф, пытающийся винить за это Николая I и причитать о глумлении над гением нашего народа, в данном случае просто безнравственен. Ведь совершенно понятно, что требовалось время для постепенного прохождения по ступеням придворных чинов, хотя и имелись примеры более скорого продвижения. Пушкин к категории таких людей не принадлежал, поскольку был всего лишь поэт, что лишний раз подчеркивает нелепость попыток рассматривать значение литературного гения в свете государственной политики или обыденной жизни человека — здесь он есть ничто. Ярчайший пример тому дан в «Дневнике» А. Н. Вульфа от 19 феврале 1834 г.: «… Самого поэта я нашел… сильно негодующим на царя за то, что одел его в мундир, его, написавшего теперь повествование о бунте Пугачева и несколько новых русских сказок». Очевидно, что Александр Сергеевич ожидал признания, подобного признанию Карамзина, но не получил его. Современному читателю трудно это осознать, но факт остается фактом: для официозной России 1830-х гг. Н. М. Карамзин стоял на много голов выше A.C. Пушкина.

Отметим, что уже 25 июня 1834 г. поэт подал прошение об отставке, которое чуть было не удовлетворили. Хватило полгода, чтобы Александр Сергеевич понял — государева служба в придворных чинах не для него.

В советской историографии попытка отставки, предпринятая Пушкиным, объясняется следующим происшествием. 29 апреля 1834 г. наследник престола, будущий император Александр И, достиг совершеннолетия. Были большие празднования, которые камер-юнкер Пушкин проигнорировал, прикинувшись нездоровым. Жене в Полотняный Завод он, в частности, написал: «Все эти праздники просижу дома. К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен; царствие его впереди, и мне, вероятно, его не видать. Видел я трех Царей: первый (Павел I. — В. Е.) велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй (Александр I. — В. Е.)

меня не жаловал; третий (Николай I. — B.E.) хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут. Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфи-родным своим тезкой; с моим тезкой я не ладил. Не дай Бог ему идти по моим следам, писать стихи, да ссориться с Царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибет». Письмо это было перлюстрировано в почтовом ведомстве и доставлено Николаю I. Царь возмутился, высказался по этому поводу Жуковскому, с содержанием частного письма была ознакомлена императрица. Когда Александр Сергеевич узнал, что его личная переписка вскрывается и читается чиновниками, он немедленно подал в отставку. Царь препятствовать не стал. По ходу дела сразу отмечу, что уже одна эта история до основания разваливает версию о возможном сближении царя и поэта. В разгоравшийся скандал вмешался Жуковский, сгладил острые углы и потихоньку примирил обе стороны. Отставка не состоялась.

Следует признать, что сам Пушкин случившегося очень испугался. A.A. Ахматова привела следующие записи поэта: «О ссоре с царем Пушкин упоминает еще два раза: 1) в письме к жене от 11 июля: «…на днях я чуть было беды не сделал: с тем чуть было не побранился — и трухнул то я, да и грустно стало. С этим поссорюсь — другого не наживу. А долго на него сердиться не умею, хоть и он не прав»; 2) в дневнике: «22 июля. Прошедший месяц был бурен. Чуть было не поссорился я со двором — но все перемололось. — Однако это мне не пройдет»».