Тайны темной стороны

Шли дни, и подобные включения стали случаться все чаще, а затем просто посыпались на меня, как лавина. Я стал видеть многие улицы города, нигде не встречая людей и оставаясь незаметным для полчищ собак и крыс. Более всего меня беспокоило то, что я не знал, что с этим делать. На меня шла явная информационная посылка, которую необходимо было осмыслить и затем принять какое-то решение. Если брать самый примитивный срез в понимании этой проблемы, то можно было предположить, что город ожидает некая катастрофа, но что это может быть, если даже мародеры обходят теперь это место стороной? Многие вопросы мучили меня тогда, но ответа на них я не знал, и их с каждым днем становилось все больше и больше. Внутреннее чувство подсказывало, что время еще есть, что все это произойдет не так уж скоро и можно, в общем-то, не спешить.

Все шло своим чередом, и вот однажды мне позвонил Акива. Он вообще-то звонил крайне редко, ибо нужды во мне не испытывал. Поэтому каждый его звонок был по-своему уникален. Всякий раз в подобных беседах, даже не особенно интересуясь, насколько я в этот момент занят, он сообщал о каких-то своих умозаключениях или открытиях, которые, впрочем, всегда казались интересными и оригинальными. Этот звонок был особенно необычен, поскольку Акива просил о встрече. За время нашего «второго» знакомства, я встречался с ним всего три раза, и всякий раз это были поводы особой важности.

Мы медленно шли по большому пустырю, где летом иногда останавливаются залетные циркачи, разбивая свой веселый лагерь с брезентовым шапито посредине. Акива был взволнован и говорил отрывисто, глядя по сторонам, как будто стеснялся того, что говорил или боялся, что его поднимут на смех.

– Беда, дружище, большая беда! Не знаю что делать. Было недавно у меня видение, мне показали наш город, но только он был мертвый. Понимаешь? Пустой город, одни собаки. Сначала я думал переждать, но меня заставили встревожиться. Представляешь, я был не только здесь, я был везде, и везде – одно и то же. Нет людей и кругом одни собаки да вороны. А в одном городке неподалеку отсюда я видел очень странную картину. Посреди главной площади, прям между памятником Ленина и каким-то правительственным зданием сидит в качалке старик и смотрит вверх. Покачивается так и глядит куда-то. Весь грязный, закутанный в какое-то подранное одеяло, в войлочных ботинках с давно поломанными “молниями”. Я подошел и спрашиваю, мол, не нужна ли помощь, а он посмотрел на меня и только улыбнулся, молча. Потом отвернулся и стал опять глядеть куда-то вверх, покачиваясь в своем кресле.

– Кто вы такой? Я почти закричал тогда,– продолжал Акива, по-прежнему не то, смущаясь, не то, просто мрачнея на глазах, – я сначала подумал, что он глухонемой, но тот опять же спокойно повернулся и сказал: «Я – один из тех двадцати трех…» Я не понял, что он имеет в виду, но старик, молча, поднял вверх палец и, прищурившись, сказал:

– Лилит26

взошла. Я встречаю ее каждый день, ибо вострубил уже второй ангел, а в скорости вострубит и третий, и четвертый, и звезды тогда будут склонять к дурному, и перепутается день и ночь, ибо уже нет на земле праведников, способных что-либо изменить! И двадцать четвертый не появится никогда… И будет народ сей рассеян по свету, как до сего не раз бывало, ибо всегда на земле будет такой народ, судьба которого будет назиданием!

– Что ты говоришь, старик?

– Все ты понимаешь, Акива-самаритянин! Все понимаешь, колдун, и твоя участь будет едва ли не горше прочих! Покайся, и стань двадцать четвертым, ибо более ждать некогда. И быть двадцать четвертым в этом городе больше некому… Он вылез из кресла и, шаркая своими войлочными башмаками, стал удаляться по бульвару вверх, оставив позади себя любимое кресло-качалку, в котором теперь уже покачивался лишь налетевший ветер.

Акива замолчал. Молчал и я. Мы дошли уже до края пустыря, за которым начинались ряды однообразных домов, и сели на лавку, вкопанную в землю. Рядом валялся оббитый линолеумом поломанный стол. Когда-то за ним старики резались в домино, а теперь, вероятно, прежних хозяев этого маленького клуба не стало, и их нехитрый мирок опустел, а вскоре и разрушился совсем, поскольку уже некому было поддерживать его прежнее хмельное веселье.

– Не знаю, успокоят ли тебя мои слова, но у меня тоже были подобные включения. Без старика, правда,– сказал я.

– Вот как? – Акива был искренне удивлен.

– Да. Мне тоже показывали пустой город, собак ну и все такое.

– Веришь или нет, но я, пожалуй, впервые не знаю что делать.– Акива странно усмехнулся.

– А что делать? Живи, как жил и бди, бодрствуй, как говорится. Что еще? Сказавший «алеф» скажет и «бет», но сначала он разъяснит значение «алеф». Иначе и смысла нет во всех этих намеках.

– Да, наверное, разъяснит…– рассеянно повторил Акива. Затем он встал и пошел по узкой дорожке, ведущей от домов к метро, и было в его походке что-то несуразное, казалось, он постарел, и вот скоро из этого жилистого упругого человека получится беззубый старик, шаркающий ногами и опирающийся на клюку.