Тайны Торнвуда

Были моменты – когда я сидела в обветшавшей старой беседке, или лежала на кровати Сэмюэла, или ловила призрачный аромат розы, витавший в теплом воздухе, – ощущения мною такой близости с Айлиш, что с трудом различала, где кончается она и где начинаюсь я. В этой одержимости не было смысла, но каким-то образом отрывочные сведения, которые я о ней узнавала, становились частью моего существа. Каждая новая подробность ее истории пугала меня, тревожила и необъяснимо возбуждала. Иногда мне нравилось представлять, что ее сердце бьется во мне, наполняя меня чувствами, о возможности которых я никогда не думала. Во всяком случае, не для себя. Айлиш показала мне, что такое – глубоко любить и верить в такую же полную и безусловную ответную любовь.

Только сейчас я вынуждена спросить: не было ли все это ложью?

Я закрыла глаза, затем пожалела об этом. Ко мне пришел новый образ Айлиш: она лежит на краю тропинки в буше, земля вокруг нее, засыпанная листьями, в полосах теней, заляпана кровью.

Несмотря на свои раны, девушка умерла не сразу. Она попыталась покинуть место, где на нее напали, укрыться в темноте. Она ползла сквозь бесконечную ночь, балансируя на той грани, откуда уже нет возврата, переживая сырой рассвет, покрываясь росой, чувствуя прикосновение лапок насекомых к своей остывающей коже, наблюдая, как буш вокруг нее оживает, когда сама она готовится встретить смерть. И она ждала. Терпеливо, потому что время больше не тяготило ее. Ждала того, кто придет и найдет ее.

Ждала Сэмюэла.

Глава 10

Айлиш, март 1946 года

Аромат свежеиспеченного хлеба подманил меня к окну пекарни. Сегодня там продавали сконы и даже маленькие, с хрустящей корочкой, кексы с изюмом, и я мгновение постояла, мысленно пересчитывая монеты в кошельке.

Для среды главная улица Мэгпай-Крика была оживленной. Молодые матери тащили сумки с продуктами или вели за руку малышей. Женщины постарше собирались у обочины поболтать. Многие умудрялись выглядеть красиво, несмотря на затянувшийся дефицит, и я по собственному опыту знала, каких усилий это стоило. Подобно мне, они собирали драгоценные порции выдаваемого по карточкам сахара, чтобы сварить сироп-лосьон для укладки волос, и румянились свекольным соком. Те, что посообразительнее, кромсали старые шторы и шили из них платья по выкройкам из «Вименз викли», тогда как мы, остальные, все еще латали, штопали и чинили одежду, купленную до войны.

Мужчины, на контрасте, выглядели какими-то истощенными, более обносившимися: брюки на них лоснились, у башмаков стоптались каблуки и протерлись подошвы. Радостный свет победы ярко сиял в большинстве сердец, но газеты и радио были полны плохих новостей. Военнопленные, концентрационные лагеря в Европе, суды над военными преступниками и опустошение, принесенное сброшенными на Японию двумя атомными бомбами. Горе, страх и боль разлуки изменили всех нас, это коснулось каждого.

Вокруг было много военных, одни на костылях и с повязками, другие – худые, с запавшими глазами, смотревшие на все с любопытством и увлечением, словно впервые видели родной город. Я перестала вглядываться в их лица. Перестала надеяться. Привыкла направлять свои мысли на простые, не требующие усилия вещи.

Как хлеб и кекс. Которые, несмотря на их соблазнительные запахи, проиграли схватку с моей бережливостью. Я прошла еще немного по улице, но снова остановилась уже перед витриной аптеки. Что со мной? Обычно я быстро покупала продукты и торопилась домой к Лулу и папе, но сегодня по какой-то причине медлила, как будто ничего лучше хождения по магазинам в моей жизни не было.

Множество баночек и бутылочек с разноцветными порошками было привлекательно расставлено в витрине аптеки. Куски ровно отлитого мыла, латунные весы, медная ступка с пестиком. Я вспомнила грубое мыло, которое делала всю войну: готовила по старинке варево из козьего жира и воды, фильтровала сквозь древесную золу, с отдушкой из жасмина, который собирала в овраге. Затем оно затвердевало на решетке в прачечной. Работу свою оно делало, но руки у меня стали красными и шершавыми. Я рассматривала красивые, завернутые в бумагу куски мыла на витрине, прикидывая, могу ли ужать свой бюджет ради такой блажи.

– Здравствуй, Айлиш.

Я застыла. Этот голос. Круто повернувшись, я посмотрела на мужчину, который заговорил со мной, затем сникла. Не он, не тот, кого я надеялась, благодаря какому-то невозможному чуду, увидеть перед собой. Незнакомец, костлявый мужчина с запавшими глазами и неопрятной щетиной. Форма поношенная, сам худой, изнуренный. Острые кости торчат под желтоватой кожей, будто хотят прорваться наружу.

– Айлиш, это я.

– Простите, я не…

Слова, которые я собиралась произнести, замерли у меня на губах. Его голос. Я узнала его голос. Затем, пока я вглядывалась в измученные черты, с них слетела маска незнакомости, и они сложились в лицо, которое я когда-то знала так же хорошо, как свое собственное. У меня чуть не остановилось сердце, воздух не проходил в легкие.

– Сэмюэл?..