Тайны Торнвуда

С веранды позади двора взгляду открывался серо-голубой буш с королевскими пальмами, которые покачивались на теплом ветру, фиолетовые вулканические холмы, томящиеся на горизонте.

Сам двор не сильно изменился со времени фотографии Тони под араукарией. Шаткий штакетник, заросшая маргаритками лохматая лужайка, бельевая веревка, рядом с которой застали врасплох Луэллу и Гленду. Повсюду росли красные и желтые настурции – расползались каскадами под фруктовыми деревьями, пробивались сквозь садовые скамейки или низвергались из разнообразных кашпо, включая старую ванну на львиных лапах. Обрамляла вид великолепная араукария, распростертые ветви которой будто обнимали четыре угла неба. Земля у ее подножия была усыпана ковром из коричневых иголок и массивных шишек; за деревом скрывалась, в конце извилистой дорожки, высокая стеклянная теплица.

Резкий лай заставил меня быстро обернуться.

У моих ног стоял коренастый бультерьер, демонстрирующий два ряда желтых зубов. В испуге я сделала шаг назад, и пес зарычал. Он был белым, на голове – рыжевато-коричневая, в форме ладони, отметина. Глаза у него помутнели от возраста, а шерстка загрязнилась, но он казался бодрым. Его оскаленные зубы мне не понравились.

– Не обращайте внимания на Граффи, – сказала Луэлла, наклоняясь и легко касаясь пальцами макушки пса. – Он не привык к гостям… Садитесь же, милая, и чувствуйте себя как дома. Вам чай с сахаром?

Она занялась разрезанием торта, раскладыванием по тарелкам с щедрыми кусками десертных вилок. Молчание как раз не успело дойти до предела, когда на веранду влетела Бронвен. Она с шумом уселась на стул и с жадностью принялась за торт, глядя, как Луэлла наливает ей стакан лимонада. Когда торт был уничтожен, а стакан осушен, Бронвен подняла на колени рюкзак и достала принесенные для бабушки подарки.

Луэлла заахала при виде конфет и открытки, которую пристроила рядом со своей чашкой, не переставая качать головой от изумления и неожиданности. Большим носовым платком она промокнула глаза, но веселость улыбки подсказала, что это были слезы радости.

Час спустя Бронвен и ее бабушка все еще досматривали последний альбом, изучая школьные снимки Бронвен. Луэлла хотела знать все: что Бронвен больше всего нравится в школе, что ей дается хорошо, какие предметы – если такие есть, – идут туго. Она даже поинтересовалась именами одноклассников Бронвен, и дочь с готовностью их перечислила.

Я подавила сотый зевок.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не поддаться желанию залезть в сумку и взглянуть на часы. Сколько бы я незаметно ни ерзала, ни вытягивала шею, увидеть со своего места через открытую дверь кухонные часы мне не удавалось. Я начала нервничать. Нужно было успеть в магазин, приготовить барбекю. И я надеялась улучить минутку, чтобы привести в порядок оставшуюся часть дневника Гленды.

А пока время уходило.

Сославшись на необходимость посетить туалет, я покинула веранду. Ванная комната была старой, но чистой, отделанной белым кафелем, с пушистыми полотенцами и свежими кусками дорогого мыла. Окно выходило в сад за домом, на громадную араукарию и кусочек далеких гор. Как и окно в кухне, оно было снабжено решеткой и засовами.

Я вымыла руки над раковиной, строя гримасы бледному, с сонными глазами существу, которое таращилось на меня из зеркала. Сделала мысленную пометку добавить в список дел этого дня горячий душ и грязевую маску, затем вышла в коридор.

В этом крыле дома чувствовался более жилой дух, чем в чопорной гостиной и в столовой рядом со входом. В коридор выходили четыре двери в ряд, их латунные ручки блестели в приглушенном солнечном свете. Я остановилась перед первой комнатой, сгорая от любопытства узнать, что скрывается внутри. Наверняка не случится ничего страшного, если я быстренько взгляну?

В неподвижном воздухе плыли негромкие звуки. Звяканье чашки Луэллы, ее певучий голос, что-то говоривший. Веселое хихиканье Бронвен. Стрекотание цикад и скрежет когтей Граффи по доскам веранды, преследующего во сне кроликов.

Я взялась за ручку, повернула ее. Комната была выдержана в бледно-розовых тонах, с цветочными узорами и белыми стенами. Центральное место занимала двуспальная кровать, застеленная выполненным в технике синели покрывалом цвета мяты. Уютная, красивая комната, но ничем не примечательная. Еще большее сожаление вызывало отсутствие фотографий. Ни Тони или Гленды, ни покойного мужа Луэллы – Клива. Даже ни единого снимка самой Луэллы, и Сэмюэла тоже.

Следующая комната оказалась более скромной. Односпальная кровать придвинута к стене, синее стеганое покрывало недавно выстирано, подушка прислонена к изголовью. Рядом с изножьем кровати втиснут шаткий письменный стол, на котором одиноко лежит атлас. Единственной необычной чертой этой комнаты были рисунки, развешанные по всем стенам: бабочки, цветы, лягушки и гусеницы – маленькие наброски карандашом, несколько из них расцвечены поблекшей акварелью.

Комната Тони.