Тайный агент. На взгляд Запада

При звуке голоса своего мужа миссис Верлок содрогнулась. Она не открыла лица. Доверенный тайный агент покойного барона Штотт-Вартенгейма какое-то время смотрел на нее тяжелым, настойчивым, невидящим взглядом. Разорванная вечерняя газета лежала у ее ног. Из нее она не могла узнать много. Мистеру Верлоку нужно было сейчас говорить с женою.

— Это ведь чертов Хит, да? — сказал он. — Он свел тебя с ума. Скотина, взять и вот так вот все выпалить женщине. А я тут совсем извелся, не знал, как тебе сказать, как огорошить. Сел в маленьком кабинете «Чеширского сыра»^[98] и все думал, думал… Ты пойми, я не хотел, чтобы с мальчиком случилось что-нибудь дурное.

Мистер Верлок, тайный агент, говорил правду. Наибольшее сотрясение преждевременный взрыв нанес его супружескому чувству. Он добавил:

— Не слишком-то было весело сидеть там и думать о тебе.

Он заметил, что жена снова чуть вздрогнула. Это тронуло его, и, поскольку она все не открывала лица, он подумал, что лучше будет оставить ее на время в покое. Повинуясь этому деликатному порыву, мистер Верлок удалился в гостиную, где, словно довольный кот, мурлыкал газовый рожок. Стол, благодаря супружеской предусмотрительности миссис Верлок, был накрыт к ужину: холодная говядина, мясной нож, вилка и половина булки. Только сейчас мистер Верлок заметил все это и, отрезав себе хлеба и мяса, стал есть.

Наличие у него аппетита не свидетельствовало о душевной черствости. Не позавтракав, мистер Верлок целый день не ел, держал пост. Он не отличался энергичностью и, когда требовались решительные действия, впадал в нервное возбуждение, от которого у него перехватывало горло, и тогда он не мог проглотить ничего твердого. В коттедже Михаэлиса еды водилось не больше, чем в тюремной камере. Для пропитания отпущенному раньше срока апостолу довольно было небольшого количества молока и черствой хлебной корки. Впрочем, и эта скудная трапеза к моменту прибытия мистера Верлока была уже закончена, и засевший наверху, упоенный литературным трудом Михаэлис даже не ответил, когда мистер Верлок крикнул, подойдя к маленькой лестнице:

— Я заберу парня домой на день-другой.

Да, собственно, мистер Верлок не стал дожидаться ответа и тут же вместе с послушно устремившимся вслед за ним Стиви вышел из коттеджа.

Сейчас, когда все было кончено и судьба его с неожиданной стремительностью была вырвана из его рук, мистер Верлок почувствовал страшную физическую опустошенность. Он резал мясо, резал хлеб и поглощал свой ужин, стоя у стола и то и дело поглядывал на жену. Ее неизменно-неподвижная поза сбивала его с мысли. Он снова вошел в лавку и подошел к жене вплотную. От этого горестно закрытого руками лица мистеру Верлоку было не по себе. Он знал, конечно, что она будет потрясена, но желал, чтобы она как-нибудь взяла себя в руки. Сейчас, в этих новых обстоятельствах, с которыми его фатализм уже успел смириться, ему нужны были ее поддержка и верность.

— Ничего не поделаешь, — сказал он с угрюмым сочувствием. — Ну же, Уинни, мы должны подумать о завтрашнем дне. Тебе потребуется вся твоя рассудительность, после того как меня заберут.

Он помолчал. Грудь миссис Верлок конвульсивно вздымалась. Это не было обнадеживающим знаком для мистера Верлока, в представлении которого создавшаяся ситуация требовала от двух наиболее вовлеченных в нее людей спокойствия, решительности и прочих качеств, несовместимых с бурной скорбью. Мистер Верлок был добросердечный человек; он пришел домой, готовый предоставить жене полную свободу в выражении ее привязанности к брату. Да вот беда: он не понимал то ли природы, то ли подлинной силы этого чувства. И винить его за это нельзя — ведь пойми он это, он бы перестал быть самим собой. Он был встревожен и разочарован, и тон его поэтому сделался немного грубоватым.

— Ты хоть взгляни на меня, — сказал он, выждав какое-то время.

С трудом протиснувшись сквозь ладони, скрывавшие лицо миссис Верлок, глухо, почти жалобно прозвучал ответ:

— Я не хочу смотреть на тебя, пока я жива.