Тайный дневник Михаила Булгакова

А вот я знал. На мой взгляд, в первую очередь следовало бы заняться ходей Херувимом. Как известно, жители Китая крайне ловко орудуют ножами – сказывается их крестьянское происхождение.

Однако с ходу найти Херувима нам не удалось. Квартира его стояла брошенной, знакомые китайцы лишь отводили глаза при расспросах.

– Надо к Манюшке идти, – вздохнул Ганцзалин. – Она знает.

Я посмотрел на него внимательно.

– Что это ты вздыхаешь? Ах, да, нет повести печальнее на свете, чем повесть о китайском Ромео и русской Джульетте. Ты на самом деле влюблен в барышню?

– Еще чего, – сердито сказал Ганцзалин. – Женщин много. Будешь все время есть одну еду – наскучит.

Понятно. Видимо, Манюшку он бросил. В таком случае, лучше его с собой не брать вообще. Девушка может ничего не сказать нам просто из вредности.

Мое решение не брать с собой Ганцзалина тот встретил с явным облегчением. Только посоветовал не верить Манюшке, когда она будет говорить, что ничего не знает.

– Ее Хэй Лубин очень крепко любил, без нее никуда не уедет, – сказал он.

К счастью, мне, чтобы добраться до Манюшки, не нужно было даже выходить на улицу – только подняться по лестнице на верхний этаж. После того, как арестовали Пельц и графа, Манюшка осталась местоблюстительницей квартиры. Председатель домкома Аллилуйя пытался уже вселить в квартиру новых жильцов, но Манюшка принесла справку, согласно которой до окончания следствия въезд в квартиру новых жильцов был запрещен. Не исключено, что Аллилуйя наплевал бы на справки, однако ушлая Манюшка пригрозила рассказать кому надо, что он берет взятки. Председатель домкома обозлился, но все-таки был вынужден дать задний ход и затих на время.

Все это мне рассказал Ганцзалин, который благодаря важной должности смотрителя-истопника был посвящен в самые разные тайны. В светлом будущем, наверное, выражение «важная должность истопника» кому-то покажется не слишком удачной шуткой. Однако должность эта на самом деле была очень важной, особенно в холодное время года. Именно от Ганцзалина зависело, околевать ли жильцам от холода или нежиться в блаженном тепле.

Я поднялся по лестнице и позвонил в квартиру условленным сигналом. Манюшка, не спрашивая, отперла дверь. Она как будто чего-то ждала, но, увидев меня, как-то сникла и теперь смотрела почти с тоской.

– Вам что? Вам кого? – спросила она. – Зои Денисовны нет, все закрыто.

– Мне нужно поговорить лично с вами… – начал было я.

Услышав это, Манюшка мгновенно захлопнула дверь. Точнее, попыталась ее захлопнуть. Зная проворство юных девиц, я предусмотрительно поставил на порог ботинок. Тем не менее некоторое время она всем телом неистово давила на дверь, пытаясь сломать мою ногу или хотя бы вытеснить ее обратно.

Все это время я увещевал ее, уговаривая все-таки откликнуться на мое предложение о разговоре, но она только сильнее наваливалась на мой злосчастный ботинок. В конце концов, мне это надоело, и я слегка толкнул дверь внутрь. Однако немного не рассчитал сил – Манюшка отлетела в глубину прихожей стремительно, как артиллерийский снаряд. Впрочем, поскольку толчок был несильный, серьезных разрушений снаряд этот все-таки не произвел, да и сам пострадал не особенно.

Когда я вошел внутрь, Манюшка уже поднялась на ноги. В глазах ее плескался ужас.

– Не трогайте меня… не трогайте, – бормотала она. – У меня ничего нет… уходите.

– Успокойтесь, – мягко сказал я, прикрывая дверь, – ничего плохого я вам не сделаю. Вы же знаете, я друг Зои Денисовны, я хочу ей помочь.

Лицо ее перекосилось какой-то жалкой гримасой.

– Чем же ей поможешь, ничем ей не поможешь…

Она вдруг заплакала, сердито размазывая слезы по щекам.

– Все было так хорошо, так хорошо, а потом вот это – и все кончилось. Что мне теперь делать, на что жить – ничего не знаю!

Я сказал, что и об этом тоже я пришел с ней поговорить. Она утерла слезы и посмотрела на меня с неожиданным кокетством. Боже мой, минуту назад она была готова раздавить меня живьем, а теперь строит глазки. Я даже порадовался, что мой Ганцзалин не способен влюбляться по-настоящему: с такой девушкой жизнь его превратилась бы в настоящий ад.

Мы прошли в гостиную, Манюшка даже принесла чаю и каких-то печений.

– Вы сами-то верите, что Зоя Денисовна или граф могли убить Гуся? – спросил я ее, отпивая глоток из фарфоровой чашки и на миг погружаясь в старый, дореволюционный еще уют. Впрочем, чай оказался не бог весть каким, ну, да я ведь и не чаевничать сюда пришел.

Манюшка замахала руками в ужасе.

– Нет-нет, и быть такого не может! Граф не такой, он мухи не обидит, а Зоя Денисовна – она очень добрая. Нет-нет-нет…

Я взял небольшую паузу – нужно было, чтобы Манюшка немного понервничала. Заметив, что в ее глазах опять стал нарастать страх, задал следующий вопрос.

– А кто, по-вашему, мог это сделать?

Она сказала, что не знает, и потупила глаза.

– А все-таки? – настаивал я. – Есть у вас предположения?

– Да какие же предположения, – залепетала она, – народу было много.