– Анатолий Васильевич – прекрасный человек, и понимающий к тому же, – сказал он. – Предложите ему ваш проект, думаю, он обязательно поможет.
Расстались мы с Бурениным почти по-дружески. Выйдя на улицу, я взглянул на Ганцзалина. Вид у того был озадаченный.
– Сказать, о чем ты сейчас думаешь? – спросил я.
– Не надо, – отвечал Ганцзалин, – я и сам знаю, о чем думаю.
– А вот и нет, – заметил я. – Это весьма распространенное заблуждение. Мозг очень сложно устроен и часто выполняет одновременно какое-то количество задач. Человек обычно осознает только один сюжет, которому следует его мозг – как правило, самый простой. Более сложные остаются в тени. Вот я, например, сейчас как будто разговариваю с тобой, а на самом деле решаю, как дальше вести расследование.
– И какой у меня простой сюжет сейчас? – хмуро поинтересовался мой помощник.
– Ты думаешь, что, может быть, у вождя большевиков Ленина тоже есть двойники. Один Ленин, например, председательствует в Совнаркоме, другой выступает на митингах, где в него стреляет эсерка Каплан, третий сочиняет статьи и воззвания, четвертый подписывает расстрельные приговоры. Но если так, возникает вопрос – какой из этих Лениных настоящий?
– Да, – сказал Ганцзалин сердито, – большевики мне никогда не нравились.
Я, однако, полагал, что Ганцзалиновские симпатии и антипатии не так уж важны. Гораздо интереснее было понять, куда девался настоящий, точнее, фальшивый Буренин. Теперь они с Аметистовым становились главной целью нашего расследования.
Дома нас ждал сюрприз. Прямо на диване лежал большой кусок обойной бумаги, на котором отвратительными каракулями было написано: «Не ищи, Загорский, никого – худо будет».
– Ловко, – сказал я. – Они не просто взломали дверь, они еще и закрыли ее потом. Мы имеем дело с жуликами очень высокой квалификации.
– И убийцами, – добавил Ганцзалин. – Пока мы их ищем, они нас уже нашли.
– Это было нетрудно – учитывая, что они уже приходили к нам в гости.
– Надо было их сразу застрелить, – мстительно заявил мой помощник.
– Ну, тогда это мы бы сейчас бегали и прятались от всего мира, а вовсе не они, – отвечал ему я.
Мы помолчали. Появление криминальной парочки у нас в доме меня совершенно не радовало. Однако в этом были и свои плюсы. Теперь мы могли быть уверены, что Гуся убили именно Аметистов с Бурениным. Более того, их обеспокоило наше расследование, и они пытаются нас запугать. Оставалось понять, можно ли оставаться и дальше в этой квартире или придется съехать. Я ни секунды не сомневался, что такие люди способны прихлопнуть нас как муху.
– Вот только мы не мухи, – объяснил я Ганцзалину. – И когда они снова здесь появятся, мы будем готовы к встрече».
Глава седьмая
Явка с повинной
Михаил Владимирович Конкин считался старым работником уголовного сыска, хотя человеком еще довольно молодым. Ему было не больше сорока или, напротив, немного больше – а сколько именно, знал только сам Конкин и отдел кадров Московского уголовного розыска, где он служил не за страх, а за совесть. Во всяком случае, так думало большинство его сотрудников.
Конкин служил в уголовке еще при государе императоре Николае Втором или, как принято теперь говорить, при царе Николашке. Сам Конкин, впрочем, о такой сомнительной материи, как царь Николашка, старался лишний раз не упоминать, а если обойти ее не удавалось, называл покойного государя нейтрально – гражданин Романов.
По виду Конкин напоминал большую вяленую рыбу, но первое впечатление обманывало – это был ловкий, решительный и отчаянный человек. В прежние времена он один, в сопровождении только городового, без страха входил в ужасные катакомбы Хитровки, воспетой Гиляровским, и брал самых опасных воров и душегубов.
Что делал такой человек в советском учреждении? То же, что и все – выживал. В 1917 году, надеясь, что новая власть продержится недолго, он остался служить при большевиках. А потом вышло, как в истории с птичкой, у которой увяз коготок, и по всему выходило, что теперь ей все равно пропадать.
Работа у Конкина была чрезвычайно опасной – ему как человеку опытному и решительному доверяли дела, связанные с налетчиками. Благодаря ему было разгромлено несколько крупных банд, в том числе банда Сабана, банда Гуська и даже Кошелькова, который ухитрился ограбить ни много ни мало самого Ильича, или, говоря проще, предсовнаркома Ленина. Конкин был приговорен к смерти криминальным миром Москвы – ему не раз угрожали и даже стреляли в него, но пока что Бог, отмененный большевиками, миловал. Тем не менее старый сыскарь всегда был наготове и револьвер держал не в кобуре, а на специальном устройстве в рукаве кожаной куртки. Одно движение – и револьвер падал ему в ладонь. И вот тут-то никто бы не позавидовал врагам Михаила Владимировича.