Тают снега

Славка был восприимчивым парнишкой. Долгое общение с нервной матерью научило его быстро улавливать перемены настроения у взрослых, и он знал, что отец ворчит сейчас для порядка и что на самом деле он сегодня особенно добрый. Причина тому - ледоход. Славка жевал кусок хлеба с холодной картофелиной и одновременно наматывал непросохшие портянки. Он бодро заявил:

- Не беспокойсь, папа, не подкачаю!

- Гляди мне! Tы ведь постарше, Зойку должен уму-разуму учить, сам видишь, как у нас...

Он не договорил, но Славка без слов понял, на что намекает отец. Мальчик сразу сделался серьезным, огляделся кругом и пробормотал:

- Я как с реки приду, приберу дома... - Помолчав, еще тише, но тверже произнес: - Экзамены мы сдадим, о нас не думай. Мы уж большие.

- Ну, ну, я ведь так. Пошли, что ли?

- Пошли.

Было пасмурное, но теплое утро. От реки вместе с холодком несся то нарастающий, то затихающий шум. Славка кинулся к устью Корзиновки. Здесь в ледоход, как в отстойнике, скапливалась рыба. Ямку в устье речки звали золотой. Славка оказался первым. Яков Григорьевич пошел к правлению, уже поравнялся с домом Макарихи, когда услышал не крик, а победный вопль Славки:

- Пап-ка-а-а!

Яков Григорьевич приблизился к обрыву. Славка обернулся и помахал рукой, в которой была зажата белая рыбина.

- Есть! Жареха!

- Tы поосторожней там, - предостерег сына Яков Григорьевич. - А то свалишься в воду.

- Я соображаю!

- До соображений тебе будет. - хмыкнул Яков Григорьевич.

В правлении чисто, тепло, уютно. В тишине четко, как шаги солдат, раздаются удары маятника больших настенных часов.

Яков Григорьевич открыл свой кабинет, причесал непослушные волосы на правую сторону. Эта незамысловатая прическа сохранилась у него на нею жизнь. На столе лежали вчерашние газеты, Яков Григорьевич мимоходом заглянул в них и, усевшись на новый стул, обтянутый коричневым дерматином, потянулся.

В кабинете появилась заспанная Тася.

- Ужо поднялась, барышня-агрономша! - пожимая ей руку, улыбнулся Яков Григорьевич и пригласил: - Садись давай, хорошо, что рано пришла. Надо нам кое-что обмозговать. Я только прежде позвоню на конный двор, чтобы лодку спускать готовили.

- Уже плыть собираетесь?

- Да нет, по льду-то далеко не уплывешь. К вечеру уж разве, когда реже льдины поплывут. Но о лодке приходится хлопотать. Забыли небось за зиму, где она и что с ней.

Пока Яков Григорьевич с сердцем крутил ручку телефона, безуспешно пытаясь дозвониться до конного двора, Тася, облокотившись о стол, глядела на него.

Лицо у Таси было озабоченное, усталое от постоянных недосыпаний, однако без прежнего уныния и настороженности. С тех пор как Яков Григорьевич стал председателем, жизнь Таси в колхозе утвердилась, пошла уверенней. А ведь она уже могла и не быть здесь. Птахин как-то написал на Тасю жалобу в МТС, требовал убрать ее из колхоза. Весь тон докладной изобиловал сарказмом Клары и кудреватыми словечками Карасева. Чудинов дал Тасе прочесть докладную. И, ничего не добавив, при ней же разорвал бумагу.

- Работай. Не думай, что другим легче. Помни, что, концы-концов, спрашивать с тебя будут, с нас, а не с какой-то там гопкомпании. - Он еще что-то хотел сказать, но замолчал и, порывшись в столе, подал бумажку. Вот тебе распоряжение на получение добавки в смысле зарплаты. Чего уставилась? За двоих ведь ворочаешь. Трудно, знаю, скоро пришлем зоотехника. Берн, бери, сотня-другая не лишние.

Чудинов разговаривал с ней грубоватым тоном, не глядя в глаза. Она со строго поджатыми губами выслушала его. Забыв, видимо, про уговор, на людях он называл ее на вы, а когда оставались вдвоем - на ты.

Когда вместо Птахина начал работать Яков Григорьевич, этот большой и даже чем-то родной человек, Тася сразу поняла, что теперь ей уже не надо будет мучиться, решать и бороться за свои решения одной. К этому человеку она может прийти всегда, с чем угодно, и он поможет ей.

Тася спокойно и охотно приняла покровительство нового председателя. В МТС ей часто говорили, чтобы она не тянулась на поводу у председателя, ты, мол, самостоятельная фигура. Она соглашалась с этим - и делала, как хотел Яков Григорьевич. Тася так нуждалась в человеке, который был бы сильнее со. Она всегда льнула к сильным людям и словно черпала у них упорство.

Так и не дозвонился Яков Григорьевич до конного двора, бросил трубку.

- Дрыхнут мертвым сном или на речку ушли. - Он почесал затылок, подвинул к себе растрепанный блокнот и, листая его, проговорил: - Итак, товарищ агроном, ледок тронулся, сеять начинаем. Ох и аврал будет у нас, не приведи Господи! Весна дурит, людей недостает. Знаешь, что я хочу предложить тебе?

- Пока нет.

- То-то, что не знаешь! Узнаешь - заревешь!

- Так уж и зареву?