Тают снега

- Хотя верно, ты - барышня храбрая, - улыбнулся Яков Григорьевич и, погасив улыбку, отодвинул блокнот. - Дела и вправду серьезные. Я хочу попросить тебя на время возглавить посевную кампанию в здешних бригадах. Сам я переплыву на ту сторону, думаю, не завтра, так послезавтра начнем там выборочный сев. А в Заречье у нас гулеваны живут, за ними глаз да глаз нужен. - Яков Григорьевич положил свою руку на стекло и сразу закрыл половину календаря из журнала "Огонек", где был изображен Василий Теркин. Тебе придется отправиться в третью бригаду. Несколько дней побудешь там, займешься зерновыми и кукурузой.

- Как же с семенами?

- Вот к этому вопросу и подходим. Заберешь семена из шестой бригады и из Ильичевки.

- А Ильичевка?

Яков Григорьевич налил воды, попил и, пристально посмотрев на нее, угрюмо пробасил:

- Ильичевка подождет. Сев в ней обычно начинается позднее. К тому времени семена завезем из соседнего колхоза. У них есть сортовые, дают в долг, до осени.

- Что же с нашими семенами, Яков Григорьевич?

Яков Григорьевич нахмурился, смахнул со стола спичку, потом нагнулся, достал ее, искрошил в пальцах и сказал:

- Не хотел я тебя расстраивать да не скроешь шила в мешке. Наших семян уже нет.

- Как нет? - изумилась Тася.

- Так и нет. Проданы и пропиты.

- Да это что же? Удар в самое сердце колхоза. Преступление!

- Преступление и есть! Ну, ты пока молчи об этом. Идет следствие, и паниковать не надо. Людям хлопот и трудностей без того по горло. - Он смолк и покачал головой. - И ведь все с позволения Птахина. Ой, дурная голова. Они, как о тряпку, ноги об него вытирали.

- Стоит такого жалеть, - фыркнула Тася.

- Такие люди, как Птахин, - глина, и от того, в какие руки попадут, зависит - кирпич сделают или безделушку для забавы. Так-то, Таисьюшка. Люди-то разные живут на земле, очень разные.

Тася опустила глаза, затеребила концы косынки, уловив в его словах какой-то глубокий смысл, касающийся и ее.

Яков Григорьевич положил в стол газеты, свернул блокнот.

- Ну, беги завтракай. Распоряжайся тут твердо. У нас еще надо часто круто завертывать, так не робей, подвинчивай гайку. Я постараюсь попутно похлопотать насчет людей и поскорее возвратиться, неохота мне оставлять тебя одну, да и иначе нельзя. Заречье - колхозная житница. Сеять там надо вовремя и хорошо. Во всех здешних будем в дальнейшем расширять посадку картофеля и овощей, а в Заречье - зерновые. В этом весь корень нашего хозяйства. Да, я тебе забыл сказать, будет у тебя хороший помощник.

- Кто?

- Вот догадайся.

- Где мне?

- Решил райком всеми силами вытягивать наш колхоз из прорыва. Уланов и квартировать думает здесь. Повезло нам, - простодушно подмигнул Яков Григорьевич.

- Хоть в этом повезло - и то ладно, - заключила Тася и стала отодвигать стул к стене.

- Я вот еще о чем хочу тебя попросить, Таисьюшка. Будешь наезжать из бригады, ребят моих попроведай. Весна сейчас, река вскрылась, всякое может быть, да и экзамены у них.

- О ребятах не беспокойся. - Она покосилась с усмешкой на озабоченное лицо Якова Григорьевича. - И чего вы топчетесь, как зайцы возле капусты! Нерешительные какие-то.

- Ты больно решительная, - улыбнулся Яков Григорьевич и отмахнулся. Иди уж. Скоро все уладим. Вот закончим посевную - и баста! Начнем жить одним домом.

- Давно пора. И окончания посевной ждать не обязательно, не свадьбу гулять. Я вот велю ребятам манатки перетаскивать без тебя - и весь разговор.

- Иди-ка ты, иди, взбалмошная! - испуганно приподнялся Яков Григорьевич. - Такое дело сразу нельзя...

- Эх, Яков Григорьевич, Яков Григорьевич! - покачала головой Тася. Так вот и упустил ты невесту смолоду. Еще и сейчас останешься с носом, предупредила она. - На тетю Лиду еще любой засмотрится, да окажется не таким тяжкодумом, как ты, - и готово.

- Ладно, не пугай, пуганый я, - смущенно отшутился Яков Григорьевич н, покраснев до самого воротника гимнастерки, пробубнил: - Если Лида разрешит, пусть тут ребята перетаскиваются, так даже лучше. Да поговори прежде с ней, кто ее знает, может, что снова там.

Тася захлопала в ладоши и от двери, сияя глазами, крикнула:

- Как я рада! Как я рада! Все вместо! Красота! Я и разговаривать с ней не буду, я прикажу, и все! Сколько можно так?

Тася выбежала из кабинета. Яков Григорьевич подошел к двери, притворил ее и так, держась за скобу, постоял в задумчивости. Потом тряхнул головой и прокашлялся:

- Девчонка еще, как есть девчонка!

Он медленно подошел к окну. Отсюда видно было кусок протоки между крутых яров, разрезанных речкой Корзиновкой. В тугом вырезе, как на экране, появлялись и исчезали льдины. Вот проплыло торчащее бревно, за ним ободранные, похилившиеся пихточки. загораживавшие зимой прорубь. Потом кусок дороги, словно обрызганный йодом. Мелькнуло и пронеслось несколько черных льдин, должно быть. стоянка трактора была или что-нибудь мазутное на лед складывали. Между солидно плывущих огромных льдин ныряли и крутились околотые льдинки-коротышкн. Все чаще и чаще стали мелькать темные окна воды. Лед редел. Рука Якова Григорьевича снова потянулась к телефону.