Так было, так будет

Шофёр был новый, из транспортной роты. Лет двадцати, коренастый, с кривыми кавалерийскими ногами, впечатления не производил. Однако, машину вёл уверенно, даже с армейским шиком, что позволяло предположить: «Внешность обманчива». В пользу этакой догадки говорил и аккуратно пристроенный в зажимах автомат ППШ. У предыдущего (Персонального) водителя Подполковника, автомат валялся на заднем сиденье, пачкал обивку, частенько падал на полик. Впрочем, это уже не имело значения. Персонального водителя отобрали вместе с третьей, полковничьей, звёздочкой, когда разжаловали во второй раз. Не только звёздочки с погона лишился, но и от операции практически отстранили. Отправили контролировать выборы председателя колхоза в эту Белогорщу. Обидно, конечно, но формально руководящий операцией генерал Судоплатов П. А. прав — за своим орденом из Москвы приехал, а не Подполковнику звёздочку возвращать. Хотя побег американского резидента, виновника разжалования, закончился явкой беглеца с повинной, заработать реабилитацию не дадут. По крайней мере — сейчас. Так, наверное, размышлял Подполковник, барабаня костяшками пальцев по двери беленького домика утром 5-го апреля 1950 г.

— Хозяйка — громко произнёс командным голосом — водички вынеси! В те времена такая просьба вооружённых людей странной не казалась, и хозяйка не бросилась к телефону вызывать милицию, а послушно распахнула дверь. В комнате за её спиной всё ещё горела керосиновая лампа. Соперничая с ней, на улице подсвечивало сквозь облака весеннее солнышко. Село ещё только просыпалось, слова зависали в тишине морозного воздуха. Где-то далеко тарахтел не заглушенный мотор «виллиса», за спиной хрипло дышал сержант-водитель.

За порогом, отступив на шаг, стояла высокая молодая женщина в длинном платье, с пуховым платком на плечах. На приветствие Подполковника пролепетала: «Во веки Богу слава». Последние сомнения исчезли, этот голос невозможно перепутать. Если силуэт на фоне лампы и окна мог оставаться загадкой, то голос выдавал его обладательницу «с головой!». Для опытнейшего розыскника опознать явно узнавшую его самого, отступающую в комнату женщину, было не сложно. Вот сохранить хладнокровие было куда трудней. Мелкими шажками пятилась сбежавшая из-под ареста, из городской тюрьмы, ближайшая помощница главаря оуновского подполья Романа Шухевича, связная окружного провода Галина Дидык. Впрочем, полковник (это было до разжалования) знал её как Марусю. В виду дефицита времени не стал перебирать её псевдо: «Липа», «Гася», а так и рубанул с порога:

— Здравствуй, Маруся! — немного подумал и ни к селу, ни к городу, добавил — а где Роман? Нэхай тэж выходыть.

Никак не ожидал столь кошмарной реакции на своё вполне дружелюбное предложение, поэтому, когда мир начал рушиться, попросту застыл посреди комнаты. Увидел, как на него валится оклеенная голубыми обоями стена, успел втянуть голову в плечи и слегка присесть, но стена до него не достала, только пахнула затхлым воздухом и смела керосиновую лампу со стола. Зато из открывшейся темноты вылетело что-то куда более страшное, с ревом ударило в грудь и сшибло с ног. Уже падая на спину, услышал грохот ППШ, глаза зажмурились от вспышек выстрелов, успел подумать: Сержант! — перед тем как грохнуться об пол и утратить связь с внешним миром. Во внутреннем мире тоже уюта не оказалось, что-то навалилось сверху, правую руку придавило, левая нащупала липкое и горячее. Почему-то сразу подумалось — кровь. Издалека донеслось «Товарищ подполковник!». Потом ближе, громче. Потом от слов перешли к делу, освободили от «нагрузки», трясут за плечи. Вот он, внешний мир, дымный и воняющий порохом, пахнет кровью, или только кажется? Звенят, перекатываясь по полу, стреляные гильзы, это сержант волочит тело к двери. Тело! Труп! Нельзя трогать место происшествия!

— Сержант! Отставить! Пусть лежит, где лежал. За Марусей присмотри. Как бы опять не сбежала.

Остановил сержанта. Это важно! Улики: где-кто лежал поначалу, кто стоял, прыгал, словом был живой и опасный. Сержант! У него была граната! Посмотри. Нужно самому…

Надо встать! Надо — встану. Что за чёрт. Ранений нет, одна хворь, повернуться на живот, руки упереть, на колено, на другое… Стрелять калмык не начнёт?

— Сержант! Гранату нашёл? — В руке? Не трогай! Я сам. На коленки, правое — вперёд, руки в упор, встал. «Сержант! Автомат — за спину, сам — на крыльцо. Сейчас наши набегут, никого не пускай. Кричи — заминировано». Вот и чёрт лежит, который из табакерки выпрыгнул, чёрная лужа под ним растекается. Весь в дырках. Из распахнутой двери уличный свет, лицо в ракурсе три четверти, знакомое… Это — «Старый»? И граната тут. Он же кричал «Сполох!». Или почудилось?

— Нет взрывателя! Это уже вслух. И знакомый голос, как из-под печки: «Я выкрутила. Роман совсем чумной стал, боялась подорвёт со страху. Вот и стенку вышиб, хотя отсидеться мог». Маруся на полу под окошком сидит, ноги длинные вразброс, лицо как мелом белёное.

Так это и вправду Шухевич? Лежит бревном нетёсаным, а в округе войска сосредотачиваются, это дырявое тело ловить.