Так говорит Сергей Доренко. Донбасс – дымовая завеса Путина?

Сергей Доренко: И он рассказал мне кучу интересного. Ну настолько интересного, что в какой-то момент я ему сказал… Да, он сказал: «Я думаю, может быть, мы продолжим эти встречи…» И я ему сказал: «Александр Стальевич, вот это последняя наша встреча». Он говорит: «Почему?» Я говорю: «Я должен стоять за форточкой. Я должен, вцепившись в подоконник, висеть за форточкой и услышать, как вы это рассказываете кому-то, чтобы мгновенно выляпать все это, рассказать, потому что теперь я, получилось так, что в результате нашего разговора и человеческих отношений – а человеческими отношениями я не могу пренебречь – в результате этого я узнал две-три обалденные, невероятные вещи. Выболтать надо сейчас же! Но я уже ангажирован моментом… моментом доверия вашего и моментом командной некой дисциплины».

Познер: Если б он вам сказал after record, – и все, он снял бы с вас все проблемы.

Сергей Доренко: Он хотел… он хотел, чтобы я понимал глубинную историю, чтобы…

Познер: Хорошо.

Сергей Доренко: …быть членом команды. Это ужасная ситуация для журналиста.

Познер: Но вернемся все-таки… долг у журналиста…

Сергей Доренко: Долг – выляпать все, как сороке, конечно.

Познер: …говорить правду.

Сергей Доренко: Нет, просто выляпывать вообще все. Вообще все.

Познер: Вообще все? Не проверив, не зная…

Сергей Доренко: Нет, проверив и зная, но не таить это в интересах команды.

Познер: Информировать? Информировать, можно так сказать?

Сергей Доренко: Да, именно. Не утаивать в интересах команд.

Познер: Хорошо. Вообще – в интересах кого-либо.

Сергей Доренко: Команд!

Познер: Хорошо.

Сергей Доренко: Хуже всего…

Познер: Хорошо. Вот вы говорите о журналистике… Интересно: журналистика осталась такой же, какой она всегда была. Она эмоциональная. Главная ее суть – вы за внимание продаете эмоции. Что вы предлагаете за внимание? Обычные эмоции и плюс еще что-то. Эмоции – паскудство, эмоции – самодовольство, эмоции – кичливость, эмоции – переживание, гордость, интеллект… Вот что вы предлагаете за внимание? Вы конкретно, когда работаете?

Сергей Доренко: Я предлагаю раздумывать своим слушателям сейчас, потому что я на радио. Я предлагаю раздумывать вместе. Мне кажется, что выводы…

Познер: Это вы им предлагаете?

Сергей Доренко: Мне кажется… я абсолютно убежден, потому что я это делал на телевидении, я абсолютно убежден, что надо оставить недосказанное таким образом, чтобы человек сам пришел к выводу. Я рассчитываю на то, что люди вместе со мной подойдут к чему-то, к чему-то… когда они скажут: «Серег, ну что ж ты не договариваешь, ну все ж понятно!» То есть… но я не должен этого произнести. Я не име… я не должен, вот если красиво, если красиво, то мы должны прожить, прожить, подойти к тому моменту, когда мне скажут: «Ну договори! Скажи это слово! Приговор!» И я не скажу. Они должны сказать. После программы.

Познер: Вот к теме, о которой мы только что говорили. Хочу уточнить. Вы считаете, что… Вы говорите, у редакции должна быть политическая линия. У редакции.

Сергей Доренко: Она и есть… У редакции она есть.

Познер: Более того, вы говорите, что у канала, как у большого бизнеса, всегда есть политическая линия.

Сергей Доренко: Обязательно. Но должна быть общая.

Познер: Но при этом вы рассказываете очень любопытные истории о том, когда вы работали на CNN и рассказывали о том, как чеченцы взяли больницу… И вы в репортаже…

Сергей Доренко: В Кизляре…

Познер: В Кизляре, да… И вы в репортаже их назвали «террористами», вам позвонил человек из CNN и сказал: «Слушай, дорогой мой, мы их называем не так…

Сергей Доренко: Rebeldes.

Познер: …Мы их называем «повстанцами»…

Сергей Доренко: Rebeldes.

Познер: …Это так наш канал их видит». На что вы ответили: «О’кей!» и стали дальше называть их «повстанцами». Это ваш рассказ. Дайте я закончу его.

Сергей Доренко: Да.

Познер: Значит, и при этом вы говорите таким образом. И вот для канала они «повстанцы» – и точка. И мы будем кривить душой, если скажем, что мы объективны, как Господь. Мы стараемся, мы не можем быть… не быть людьми… людьми. Поэтому я говорю, что всегда есть таблетка в конфетке. Проблема в том, насколько вы уважаете своих зрителей и как много конфетки окружает таблетку. Так? Но на самом деле вопрос не об объективности. Вопрос о неправде.

Сергей Доренко: Смотрите… я… я смотрю на… тогда террористов, которые захватили больницу в Кизляре…

Познер: Да.

Сергей Доренко: Я на них смотрю, как на террористов.

Познер: Они и есть террористы! И вы объяснили очень логически, почему.

Сергей Доренко: Потому что они захватили людей, непричастных к войне!

Познер: Абсолютно! Абсолютно!

Сергей Доренко: Абсолютно. И поставили под угрозу их жизни. Мне говорит CNN: «Это – rebeldes, revel… rebels».

Познер: Да-да, это «повстанцы», по-русски – «повстанцы».

Сергей Доренко: Я говорю: «Товарищи дорогие, но они же захватили…»

Познер: Да, да, да…

Сергей Доренко: Мне объясняют: «Да, с вашей точки зрения. Но для Латинской Америки, конкретно в ряде стран просмотра, это слово – «террористы» – ассоциируется с таким нежелательным словом, как…» И он мне начинает плести, плести, плести.