Солнце бурлило. Его площадь была неоднородна. Всплески плазмы напоминали густой и тягучий кисель. Вокруг него расползался смертельный жар. Франц никогда не подлетал к солнцу так близко.
Силовой пузырь зарябил.
Первым в Солнце Франц кинул блокнот де Трая. Он объяснил это тем, что человечек страдал тем же заблуждением, что и он сам.
Солнце поглотило страницы.
От статьи, номерков и расписаний обедов не осталось и пылинки.
Затем Франц прихорошился. Он распрямил свои волосы. Только сейчас он заметил, какого они оттенка: бледно-каштановые, как бы припорошенные пылью. Протёр глаза и понял их цвет: карие.
Франц ощутил себя как никогда полно. Его чувства обрели объём и красочность. Он дышал этим Солнцем и осязанием своих рук. С редкой ясностью Франц слышал свои мысли и знал, он — это он.
Франц обвёл серый космос взглядом, и тот расцвёл созвездиями.
Солнце щурилось и раскрывало лучи навстречу. Оно приглашало.
Щелчком пальца Франц наплодил десяток силовых полей. Без цели и просто потому, что хотел чувствовать ещё. Он радостно ощущал их присутствие. Потом убрал. Осталось только одно, в котором он летел.
В нём Франц и прыгнул в Солнце.
Это нельзя было назвать прыжком: он продолжал лететь. Но отдал движение инерции. Франц не руководил направлением и скоростью прыжка, а его мозг всё слал сигнал «лететь». Он падал с умом.
Полёт мог длиться минуту. Мог и столетия. Франц потерял счёт времени, только чувствовал движение. Им овладело спокойствие.
На самой поверхности Солнца, где жар стал невыносим, Франц скинул силовое поле. Его существо противилось этому. Так дрожит рука самоубийцы, держа дуло у виска. Ясность чувства пересилила это.
В ту же секунду Франца объяла боль, невыносимая для чайки.
Жар расщепил его до атомов.
Так Франца Романова, обладавшего именами двух правителей-неудачников, не стало.
Один, на поверхности Солнца, он до сих пор созерцает протуберанц.