Такое разное будущее: Астронавты. Магелланово облако. Рукопись, найденная в ванне. Возвращение со звезд. Футурологический конгресс (сборник)

Я давно уже сполз с ванны на пол и лежал теперь боком, опершись о фарфоровый изгиб унитаза, и даже сам как будто бы изогнулся. «Ужасно! – повторял я себе. – Ужасно!.. Квадруплеты… триплеты… что он имел в виду? Может, это ничего не значило? Маневр, отвлекающий внимание? Но от чего?» Перевнедрение… перевербовка… секретные документы… кустарник в ушах… В голове у меня от всего этого мельтешило, а тут еще влезла кольраби, на которую он жаловался, проснувшись. Он хвалил регулярный образ жизни! Печенье… даже компот бывает в буфете, о Господи! Может, все они посходили с ума, и он тоже, а теперь дело только за мной – и тогда уже все сойдется? Если все сумасшедшие, нет сумасшедших… Но зачем… зачем?!

Я посмотрел на часы. Они стояли. Даже они меня предали. Я содрал их с запястья и выбросил в унитаз. Больше уже не понадобятся. Выловят, исследуют парни из Отдела… Я огляделся. Бритвы не было. Он ее взял. Он обокрал меня – этот провокатор. Что он хотел спровоцировать? О, я уже знал, я знал! Отлично! Только смелее!

Я вышел, напевая. Напевал все громче. Навстречу мне шли офицеры, неестественно улыбаясь. Я вошел в лифт. Коридор последнего этажа был безлюден. Тем лучше. Тем хуже. Я вошел в кабинет.

Он был пуст, Эрмса – ни следа, я подбежал к столу, вырвал выдвижные ящики и начал вытряхивать их содержимое на пол, на кресло, бумаги летали вокруг меня шелестящей тучей. Я услышал скрип открываемой двери, взглянул в лицо Эрмса, в его расширяющиеся голубые глаза.

– Что вы? Что вы такое…

– Ты, мерзавец! – заревел я, бросаясь на него.

Мы упали в облаке секретных бумаг; я душил его, и он меня душил, я пинал его, кусал, но это не продолжалось долго. Затопали чьи-то шаги, кто-то тянул меня за ворот, кто-то обливал холодным чаем, держа высоко стакан, Эрмс, бледный и потрясенный, в растерзанном мундире, собирал с пола бумаги, ему помогали другие, а я, выплевывая ворсинки сукна, выгрызенные из его эполет, хрипло выкрикивал со стула, к которому прижимали меня руки стоявших сзади:

– Конец! Конец! Положите же этому конец, палачи, негодяи! Да, я подстрекал! Подстрекал шпиона! Склонял! Подбивал! Предавал! Сознаюсь! Расстреляйте меня! Замучьте! Убейте!!!

В открытых дверях мелькали силуэты проходивших по коридору – никто не обращал внимания на мои вопли, напрасно я возвышал их до фальцета; охрипнув вконец, ослабевший, я обвис на стуле и только хватал ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Кто-то подошел ко мне сбоку, мелькнул белый халат, кто-то тянул меня за рукав пиджака, я глянул в чье-то лунное лицо за стеклами очков, почувствовал укол на сгибе локтя, горячая струйка проникла в глубь моих вен…

– Ну, пошел! – закричал я угасающим голосом. – Спасибо, убийцы, спасибо!..

Сознание возвращалось ко мне постепенно, этапами. Я был громаден. Не в том смысле, что стал великаном – мое тело не увеличилось, но я сам, сознающий и мыслящий, стал пространством, не меньшим, чем то, что меня окружало, а может, и большим. Хотя я не двигал пальцем, громадность моего нутра царила над мириадами этажей белого лабиринта, а я, укрывшись в теплом закутке своего естества, за его могучими стенами, с бесконечной снисходительностью вспоминал о недавних тревогах…

Постепенно я уменьшился, наглухо законопатил себя и вроде бы вернулся. Я чувствовал, что лежу на твердом, не слишком удобном ложе; пошевелил пальцами – они слипались; я вспомнил про чай, которым меня поливали, – не иначе как переслащенный. Я поднял голову. Она была на удивление легкая и ходила на шее свободно, словно прикрученная кое-как. Потрогал лоб, лицо и, с тревогой почувствовав, как кровь отливает от мозга, сел, прислонившись к холодной кафельной стене.

Это была не ванная. Я полусидел на довольно высокой, обитой клеенкой кушетке, в длинной и узкой комнате с белыми крашеными стульями и занавеской в углу; за ней виднелся край небольшого письменного стола. У изголовья кушетки стояла стеклянная коробка с лекарствами и шприцем, на вешалке белели халаты, возле них, в маленьком шкафчике, сверкали хирургические инструменты. «Медицинский кабинет», – подумал я, и тотчас перед глазами встала сцена у Эрмса. Ага, значит, меня не арестовали, а только лечат? Может, что-нибудь из этого выйдет?

Я потихоньку размышлял – я был какой-то одуревший; меня, например, заинтересовало, почему на столике я вижу только десять бутылочек, тогда как их должно быть девятнадцать, – хотя в то же время я знал, что это лишено смысла.

Кто-то смотрел на меня поверх занавески, мелькнула чья-то макушка и блик света в очках – я узнал врача, который делал мне укол.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он, появившись в проходе между стеной и столом.

– Хорошо.