Такой смешной король! Повесть третья: Капкан

Горожане судачили о происшествии, но никто ничего толком не знал. Не знали достоверно и того, за что был арестован Рудольф. Говорили, что похитил он корову со сборного пункта в деревне Пологая Гора, куда крестьяне пригоняли скотину для сдачи в качестве продналога в живом весе; здесь корова взвешивались, крестьянам выдавалась квитанция, потом скот гнали в Журавли. Случалось, на рогатую колонну ночью в лесной местности нападали разбойники с криками и стрельбой, и нескольких коровушек государству не доставалось. Говорили, что, устроившись мастером на стройку железной дороги оборонного значения, Ильп продал на сторону грузовик шпал. Говорили, что служил он страховым агентом и присвоил казенные деньги. Говорили, что, будучи необузданного нрава, в драке убил человека. И еще много чего говорили о Рууди. Ясно же было только, что сам по себе этот человек национальным героем не являлся — бандит, каких в мире сколько утодно!

То что убил он охранника, знали точно, об этом говорили по всему городу, но убийство какого-то рядового милиционера — не тема для долгих разговоров в такое время, когда Павловский варил людей живыми, когда немцы стреляли и вешали тысячами, сжигали… одним милиционером островитян уже не удивишь… Как бы для того, чтобы не стало людям скучно, чтобы прибавить разговоров, Рудольф сразу же в деревне Кишмялягушки убил еще троих — мужа жену и ребенка. Говорили, что был он там не один, говорили, что убитые якобы в сорок первом писали в НКВД доносы на односельчан; говорили, будто Рудольф объявил коммунизму тотальную войну; говорили…

Опять говорили! Но служителям из коричневого дома пока не о чем доложить начальству: Рудольфа не поймали, его необходимо усиленно ловить. А что, собственно, им еще делать, как не искать?

Снег под полозьями скрипел, лошаденка помахивала хвостом в такт своего размеренного шага. Безбородый заговорил о войне, что идет она к концу, недолго уже осталось и, значит, присутствующие на острове русские войска пойдут, наверно, домой, к себе в Россию, и надо будет думать о том, как организовать дело в деревне, на хуторе. Он размышлял о сельских Советах: останутся ли или опять сделают волостные правления, как было раньше. Лоцман Ветер возражал ему, сказал, что рано о том голову ломать — еще война идет, еще неизвестно, когда она кончится, а посему надо будет смириться с теперешними порядками, какие бы они ни были, даже если бестолковые, потому что чужие порядки, кто бы их ни установил, редко бывают толковыми для коренных жителей. Но весна на носу, надо возделывать поля.

Ветер пустился рассуждать о земледельческих проблемах, высказал по части агрономии научное соображение:

— Если бы в Стране у Моря сумели привести в должный порядок все луга и болота, превратили их почву в зерноносную, то она могла свободно прокормить население в пять миллионов человек.

Лошаденка, между прочим, как-то незаметно повернула вправо, наверное не без согласия безбородого, и повела их через молодую сосновую поросль, Король не ориентировался в местности, а Ветер опять завыл, зашумел, то есть запел, забавляя лесных жителей и себя время от времени шутками собственного сочинения; эхо повторяло его безудержное эге-ге-го-го-ах-ах. Маленькие пассажиры, к радости бородатого, не разучились еще смеяться, но безбородого все это не касалось… Его привлекал лошадиный хвост. Он спросил у бородатого:

— Что ты того… развеселился прямо?

Ветер сказал:

— Я просто весел, чтобы было хорошее настроение. Нельзя, чтобы у Лоцмана Счастья было плохое настроение.

Безбородый сказал:

— Ах соо?[1]

— Ах соо! Ах соо! — вскричал Ветер. — Что тут «ах соо», когда вопрос смеха в мире таков, что уже нет совсем никакого смеха. Кас нии?[2] — Он обернулся к хохотавшим сзади пассажирам. Иван выдохнул ему в бороду тучку табачного дыма и согласился:

— Не-е! — что означало пальцем попасть в небо.

Но Ветер обрадовался, что его поняли, и начал заканчивать свою мысль.

— Своего смеха не стало, все завезенный, импортный, и тоже тоска, а не смех. Русские боятся смеяться — Сталин накажет, немцы также боятся — Гитлер накажет; остался смех американский, еще французский, можно гнать анекдоты про графов да баронесс, юмор стал не юмористичен, повторяется и не остроумен. Устали шутники выжимать из себя шутки. Как спасать смех? Есть только один способ, — ответил он сам себе с помощью эха, — надо стать серьезным. Надо перестать шутить. Когда будем серьезными, может, тогда наконец-то будет смешно.

Лошаденка вытащила сани на пересекавшую их путь дорогу, и Король увидел, что оказались они недалеко от знакомого кладбища. Оно открылось им, когда миновали чащу гигантского можжевельника. Это место Король узнал: он здесь бывал с Ангелочком, они сюда приходили прямиком через Смолоспусков лес. И он знал, что на здешнем кладбище похоронены все из семьи Рихардов. Непонятная тоска завладела Королем, не хотелось больше в Тыллусте. Он сказал Ивану и мужикам в санях: