Талли

— Талли, я хорошо тебя знаю. Я знаю, ты хотела бы, чтобы все было так же ясно и четко, как раньше. Я бы искал выход, а ты продолжала бы поступать по-своему. И вот к чему мы пришли. Если я терпел до сих пор и ничего не предпринимал, то только потому, что ждал, когда ты придешь в себя. Но — увы. В себя ты не пришла. И выхода я теперь не вижу.

Я почти принял все, закрыл глаза на твои приходы и уходы, но ты сделала все, чтобы это стало невозможным. Он назвал ребенка Дженнифер Пендел. Почему он это сделал? Как он мог так нарушить приличия? Я подсчитал. Она что, действительно его дочь?

Талли кивнула.

— Это возможно. — Она не была готова рассказать Робину всю правду.

— Каким образом? Он что, торчит здесь теперь весь год?

— Вашингтон, — холодно сказала Талли. — Мы вместе ездили в Вашингтон.

Робин сжал ладони между колен и закурил.

— Понятно. А возможно ли, что она моя?

— Возможно, — произнесла Талли, отворачиваясь от окна. Она не в силах была сказать ему правду.

— Может быть, сделать тест на определение отцовства?

— Если хочешь.

— А ты бы чего хотела?

«Чтобы все шло так, как шло», — подумала Талли, но сказала:

— Я бы не хотела никаких тестов.

— Почему?

«Потому что я и так знаю», — подумала Талли и хотела уже сказать это.

— Потому что для меня это неважно, — сказала она.

— Ты хочешь, чтобы девочку записали как Дженнифер Пендел?

— Нет, — сказала Талли. — Мы с тобой женаты. Бумеранг — ее брат. Зарегистрируй ее как Дженнифер Де Марко. Дженнифер П. Де Марко.

Талли не смотрела на него, но услышала, как он сказал:

— Талли, что ты со мной делаешь?

— Прости меня, Робин, — сказала Талли, все еще не поворачивая головы. — Прости меня, пожалуйста.

— Я прошу тебя, Талли. У меня нет выбора. Но ты должна принять какое-то решение. Мы с тобой можем не говорить, не есть вместе, не пить и не смотреть друг на друга, и не дотрагиваться друг до друга еще несколько дней, недель, может быть, месяцев. Но ведь не может это тянуться годами! И невозможно делать вид, что не существует Дженнифер Пендел Де Марко.

— Тогда зарегистрируй ее как Дженнифер де Марко.

— И что это изменит?

«Ничего. Думаю, что ничего», — подумала Талли и спросила:

— Робин, если ты подозревал, то почему не спросил меня? Почему ничего не сказал?

— Зачем? И что я мог сказать?

— Ну сказал бы, что для тебя важно, чтобы этого не было.

— Талли, мне-то важно, чтобы это было важно для тебя. Чтобы ты осталась со мной потому, что сама этого хочешь. Да у меня и в мыслях ничего другого не было. Единственное, что мне было известно, это то, что вы вдвоем хороните и перехораниваете Дженнифер.

Талли ничего не ответила. Ей нечего было сказать.

— Сейчас уже поздно притворяться, но по твоему отсутствующему взгляду я вижу, что ты все еще лелеешь какую-то дурацкую надежду, что как-нибудь вся ситуация прояснится сама собой и я в один прекрасный день снова закрою глаза. Говорю тебе, Талли, это невозможно. Я еще: не умер. Ты меня еще не убила.

— Робин, знаешь, — сказала Талли, — я ведь тоже не спрашивала тебя, где ты проводишь время в Манхэттене по субботам, почему так поздно возвращаешься. Я никогда не звонила Брюсу, никогда не пыталась узнать. Я просто была уверена, что если ты вдруг захочешь изменить свою жизнь, то поставишь меня в известность.

Робин улыбнулся.

— Хорошо, Талли, теперь я задаю тебе тот же вопрос. Если бы ты хотела изменить свою жизнь, ты бы мне сказала?

Она оставалась безмолвной и неподвижной.

— И знаешь, что я думаю? — Робин усмехнулся. — Я думаю, что ты бы мне ничего не сказала. Ты для этого трусовата. Ты всегда была трусихой.

— Ты прав, — произнесла она тихо. — Все это слишком тяжело для меня, и я не могу принять решение прямо сейчас.

— Ладно, Талли. Но пока он не должен приходить в этот дом. Этого больше не будет.

Она кивнула.

— А если?

— Тогда я просто вышвырну тебя вон.

— Только меня, — переспросила она, — или моих детей тоже?

— Только тебя, Талли.

Она помолчала.

— Он больше не придет, — наконец произнесла она.

Робин погасил сигарету и немедленно закурил другую.

— Можешь ты хоть раз в жизни, один-единственный раз быть со мной откровенной? Скажи честно, Талли, чего ты на самом деле хочешь?

И Талли ответила, отвернувшись от него и с удивлением слыша свой голос как бы со стороны:

— Я хочу изменить свою жизнь.

Она услышала, как он вскочил со стула, подошел к кровати и присел на краешек

— Я не ошибся? Я не ослышался?

Она кивнула.

— Ты сказала честно. Могу я спросить еще кое о чем? Я сам не знаю, смогу ли задать этот проклятый вопрос. Ну ладно, Талли, будь честной, скажи ты любишь его?

Она кивнула, не в силах посмотреть ему в глаза. Она была раздавлена, уничтожена тем, что за все это время он ни разу не захотел спросить — любит ли она его?

— Талли! — Он еще ближе подвинулся к ней и перевернул ее на спину. — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. Так будет лучше. Теперь ответь мне еще раз: ты любишь его?

— Да, — прошептала она. — Я его люблю.

Он сел.

— Понятно. А я думал, вы дружите в память о Дженнифер. Вот оно что…

— Так и было.

— Ясно. А потом стало по-другому. И ты хочешь уйти к нему?

— Да, — ответила она, — я хочу уйти к нему.