Там, где меня нет

— Я же сказал тебе оставаться на месте! — прорычал Евтушенко.

Киреева в ответ покачала головой.

— С вами пойду. Там все чисто.

Майор с негодованием махнул рукой, но смягчился, увидев страх в глазах девушки.

Тем временем стрелок прокричал что-то на надрыве. Даниил, услышав его голос, прикинул, где тот может находиться. Он подтянулся и быстро влез в окно. Аккуратно слез на пол, чуть было не оставив часть куртки на оконной ручке. Поднявшись на ноги, медленно пошел к закрытой двери, за которой была слышна несвязная речь стрелка.

Даниил знал, что, открыв дверь, мог запросто схлопотать пулю. Стрелок находился в коридоре, длинном, во весь дом длиной, у лестницы, ведшей на второй этаж. Хороший обзор со всех сторон. И не так-то просто подступиться. Пораздумав пару секунд, Даниил вернулся к окну и просигналил Евтушенко и Киреевой, чтобы те отвлекли стрелка.

— Сдавайся, Кондрашов! — прокричал Евтушенко. — Ты слишком далеко зашел!

Снова началась стрельба, крик, и Даниил воспользовался этим моментом. Он подскочил к двери и резко дернул ручку, после чего высунулся из-за угла и взял стрелка на мушку. Тот с безумным видом, с искаженным от страха лицом стрелял в сторону входной двери и орал.

Он не успел заметить Даниила. Когда первая пуля прошила его плечо, он еще попытался выстрелить в ответ и даже выстрелил, но куда-то в сторону входной двери. С другого конца коридора подоспел Трофимов и довершил начатое двумя выстрелами — в грудь и в голову.

Тело Кондрашова лежало на ступенях деревянной лестницы. Даниил подошел ближе и отодвинул ногой лежавший на полу пистолет Стечкина. Удостоверившись, что стрелок мертв, он кивнул Трофимову и посмотрел в сторону входной двери, но, к своему удивлению, никого там не увидел.

— Катя ранена! — услышал он голос Евтушенко.

Ждать машину скорой помощи было слишком долго, и Евтушенко принял решение самостоятельно отвезти раненую Кирееву в город. Он сам сел за руль милицейского уазика. Даниил и сержант Трофимов остались на месте происшествия. Оба понимали, что день будет долгим, муторным и бумажным на весь десяток, а то и два десятка страниц.

Сидя на лестнице дома и медленно смакуя сигарету, Даниил попытался представить себе, что же заставило Кондрашова открыть огонь по милиционерам. Но тут его мысли перескочили сначала на следы велосипеда, а после — на мертвую дворнягу, оставшуюся в багажнике уазика.

«Вот удивится Евтушенко, заглянув в багажник, — подумал Даниил, глядя перед собой на тундру, простиравшуюся на десятки километров. — Странный, сука, день. Интересно, если так прошла первая неделя жизни здесь, что же будет дальше?»

Часть вторая

«Это личное»

1

Из дневника Юры Мальцева

13.01.2007

Что было дальше? Экзаменационные билеты, вспотевшие ладони, томительное ожидание и, как результат, аттестат о неполном среднем образовании. Была торжественная церемония в актовом зале школы, вездесущий запах женских духов и слезы радости. Директор школы, Маргарита Львовна — приветливая женщина, но испорченная годами битвы за свой трон и оттого очень фальшивая — произносила речь, и весь зал слушал, а наш девятый «А» стоял ровным рядом, кое-где все же выбиваясь сутулой позой или чересчур широкой улыбкой. Это я уже на фотографиях разглядел. Было волнительно и как-то даже грустно.

Впрочем, грусть отступила сразу же, как только мы вышли из стен школы. Покурили, спрятавшись от родителей, забились встретиться вечером. Саня, Дима и Жора Рябинин, почему-то в ту пору стриженный наголо. Мои школьные друзья. Забуду ли я их, когда уеду отсюда? Будет ли память греть меня в моменты душевного холода?

На площадке игрались малолетки. Летний лагерь. С ними была женщина, которую в ту пору я еще не знал. Светлые волосы, голубые глаза и такая «усталая» красота. То была жена дяди Дани. Жена героя.

Да, после случившейся перестрелки он стал известен в городе. Говорили: храбрый старлей; говорили, что у него большое будущее здесь. Я слышал, что вину за два убийства повесили на того психа, которого застрелили при задержании. Но мне не хотелось думать ни о храбром старлее, ни о расследовании, которое к тому времени уже вроде бы было прекращено. Все это теперь казалось мне далеким, неважным — о случившемся в заброшенном поселке думать было больно, буквально на физическом уровне больно. Теперь я знал, что такое страх, и рассказы про бравых юных сыщиков казались мне глупостью, далекой от правды.