Там, где мы служили

«Ас-вертолетчик получил в награду автомобиль и тут же попал в автокатастрофу. Друзья его в госпитале навещают, спрашивают — да как же так-то?!

— Да кто его знает! Иду нормально, впереди — столб… Ну я, конечно, шаг-газ на полный, штурвал на себя…»

Картинка: бандосский штаб. Главарю докладывают: «Положение ужасно, но оно стабилизовалось!»

Картинка: бой. Двое солдат. Один с разочарованным лицом говорит другому: «У-у, е, бой-бой… только разговору. У нас на танцульках шуму было больше, да и кровищи тоже»…

Джек с удовольствием посмотрел бы еще — тем более что газета была огромной, — но чуть в стороне раздался хорошо знакомый голос, что-то певший под гитару, и юноша двинулся туда, энергично прокладывая себе дорогу.

На «сцене» из пустых ящиков выступал самодеятельный ансамбль — две гитары, губная гармошка, скрипка, оркестровый барабан и какая-то штука вроде тех, что можно увидеть на картинках в исторических книжках — похожая на гитару, но круглая, со множеством струн и выгнутым грифом; ее держал в руках необычно длинноволосый красавец.

Это был ротный ансамбль «Наймиты империализма», что и подтверждалось табличками, висящими на груди у каждого музыканта и украшенными этими самыми надписями. Ансамбль играл все подряд, а Андрей в нем был гитаристом — раньше Джек этого не знал и теперь с изумлением смотрел на то, как русский весело поет, притопывая ногой, а ребята вокруг эстрады со смехом подхватывают:

Все болота, болота, болота,Восемнадцатый день болота…

Вот промокли рубашки от пота —Что поделаешь, такая работа!..Восемнадцатый день ни корки —Терпеливо несем эту кару!Вот вчера варили топор мы,А сегодня сварим гитару!Тяжело по холмам пробираться,А голодными — бесполезно.Мы пытались поужинать рацией,

Но она оказалась железной…А недавно на огонечекЗаглянул к нам туземный товарищ.Разложив небольшой костерочек,Славный суп из него мы сварим.На бедро одной девочки, Нади,Я давно гляжу с вожделеньем…Но бифштекс из нее наладить —Уронить престиж поколенья!

Мы мужчины! Не потому лиТак упрямо идем к своей цели?Правда, двое на днях утонули,Ну а третьего, толстого, — съели…

— Спой «Парус»! — крикнули из толпы.

— «Парус», Андрэ!

— Анджей, давай «Парус»!

— Эндрю, спой «Парус»!

Кричали со всех сторон. Андрей, шагнув вперед, поднял руку. Другие инструменты — а ребята-музыканты все это время что-то наигрывали — умолкли. Андрей шире расставил ноги, повесил гитару поперек груди, как автомат на марше. Лицо русского стало замкнутым, словно он ушел куда-то от сцены, от ребят вокруг… Стало очень тихо, и шум из других мест не слышался, точнее, не воспринимался. Андрей вновь поднял руку — теперь над гитарными струнами — медленным, странным жестом. Джек замер в почти суеверном ощущении чего-то… чего?!

Грохнули струны, а Джеку почудилось, что дробно и однообразно ударил барабан: «Там-дам, га-дам, та-дам, та-дам!» Голос Андрея полоснул, как размашистый удар клинка:

А у дельфина вспорото брюхо винтом!Выстрела в спину не ожидает никто!На батарее нету снарядов уже!Надо быстрее на вираже!Но парус!Порвали парус!Каюсь! Каюсь. Каюсь…[64]

…Андрей резко нагнул голову и шагнул назад, бросая гитару на бедро. Тишина осталась — не нарушилась, замерла, словно воздух застыл… «Каюсь! Каюсь. Каюсь…» — переводя дыхание, повторил Джек слова, казалось, все еще отдающиеся вокруг…

И вдруг Андрей, вскинув голову, улыбнулся, качнул товарищам по группе гитарным грифом — и со «сцены» в «зал» полилось задорное, веселое: