Там, где нас нет

— Да я же велела купить батончики, а не батоны. Это шоколадки такие, — объяснила мама.

И тут мамина подруга засмеялась, и мама тоже засмеялась, потому что она уже неизвестно что подумала. И Маша тоже засмеялась, и Таня, и Леночка, и даже крохотный Феденька улыбался своим беззубым ртом.

— Постойте, — перестала смеяться мама, — А куда же девать теперь весь этот хлеб?

— Пожалуй, я возьму один батон, — сказала мамина подруга и оставила тот, что лежал рядом с Феденькой.

Остальные батоны тоже удалось пристроить: восемь взяла Танина мама для поросят, парочку отнесли бабушке, один оставили себе, а прочие — разобрали соседи.

С тех пор Маша всегда спрашивает и уточняет, если ей что-то непонятно. Ведь лучше лишний раз переспросить и все сделать верно, чем совершить ошибку и потом её исправлять.

ТРИ ДВЕРИ В ПЕРЕУЛКЕ «Y»

Нечасто приходилось говорить о таком городке, как Вильнюс. Старые мокрые улицы, обычные люди и чувство полного опустошения — это всё, что мог сыскать любой приехавший в это место. И всё же было в нём нечто такое, что заставляло останавливаться на его улицах во время исследовательского тура по Европе. Если во Франции, Англии и Австрии я посещал различные раскопки, консультируя молодых археологов, ездил по музеям и всячески пополнял свои исторические знания об этих странах, то в Вильнюсе мне делать было нечего. Мой друг из Литвы, которому я поведал о своём приезде, сказал, что в Риге и Варшаве (коли я уж собрался в балтийский регион) и то интересней будет, но, рассмотрев присланные им по почте снимки улиц столицы, я проникся отчуждённостью Вильнюса и приобрёл билеты. Меня не интересовали церкви города, на сей раз я даже не смотрел на музеи или ведущиеся археологические исследования. Мне просто хотелось прогуляться по самым заброшенным улочкам Вильнюса.

Вот колёса заскрипели по рельсам, пар перестал валить из трубы, и паровоз встал. Ни капли не заинтересовавшись остальными пасажирами, я тут же помчался к макету города, дабы узнать, где те места, фотографии которых мне прислал литовский знакомый.

До старых кварталов от станции было рукой подать, но приехал я ненадолго, а потому моей целью было найти самую гнилую улочку города. Дом за домом я пробегал, заглядывал куда ни попадя и безусловно видел магию заплесневевших фасадов зданий, которой мало.

Тут вдруг, минуя одну из забытых и непосещаемых улиц, бросилась мне в глаза фигура человека, хотя до этого я уже минут пятнадцать не видел ни души. “Местный” — промелькнуло у меня в голове. Незнакомец этот, встреченный мною, был одет в порванный пиджак и потёртые брюки, а также носил старый дырявый плащ и такой же котелок, что уже сказало бы любому о его сословии. Нёс мужчина кулёк с пульсирующим содержимым и явно намеревался кому-то это вручить. Вряд ли этот бродяга смог бы чем-то сильно привлечь моё внимание, если бы не место, в которое он заходил.

Во время моего рассмотрения детальных макетов Вильнюса на станции я додумался остановить одного прохожего и расспросить его про некоторые места, благодаря чему позже легко ориентировался в этих гнилых домах. Одним из таких мест был и переулок Х’ворф, имеющий крайне нестандартное для литовского языка название.

Как мною уже было упомянуто прежде, макеты были составлены крайне тщательно, а потому любая улица была на них подписана.

Место это, название которого стало мне известно благодаря прохожему, представляло собой вырез в здании и напоминало букву «Y». Однако при этом, со слов мужчины, оно было абсолютно бесполезно, ведь упиралось в два тупика, в одном из которых, конечно, были три двери, но в них никто никогда не видел признаков жизни. У жильцов дома не было окон, выходящих в не то внутренний дворик, не то переулок. Происхождение названия и какой-либо смысл Х’ворф-а для всех оставались загадкой. Да никому оно и не надо было кроме меня и, как выяснилось, этого незнакомца.

Остановленный мною гулёна не обманул. Еле различимая металлическая табличка «Х’ворф» висела прямо у проёма между домами, который с первого взгляда не вызывал вопросов, не считая того, что был явно несквозным. И вправду, лишь тогда я вспомнил, что, проходя с другой стороны не видел два дома, а видел цельную коричневую кирпичную стену; сейчас же Незнакомец ступил в проход между бежевой и красной стенами. Такое странное положение дел не могло не заинтриговать меня, а потому я, осторожно обходя из неоткуда взявшиеся жёлтые осенние листья, прошмыгнул за мужчиной.

Вероятно, читая здесь описанное, всё происходящее кажется вам очень поэтичным. Мистическая улочка, загадочный плохо-одетый человек, серое пасмурное небо, историческая атмосфера и листья, появившиеся в месте, куда не взрастёт самое тонкое дерево. Но поверьте, ради вашего же блага я не описываю невыносимый амбре этих древних кирпичей и сырость, которая скапливалась здесь веками из-за обильных дождей и не могла выйти по причине узости этого места, где с трудом мог пройти даже один мужчина.