Там, где престол сатаны. Том 2

Было, было, шептал Сергей Павлович, медленно вышагивая по направлению к дому. Укажите мне на счастливчика, прожившего жизнь и не узнавшего вероломства друзей. Кто первым позарился на твою подругу, невесту, жену? Кто томился наичернейшей завистью к твоим скромным достоинствам, не тобой, а твоим окружением превознесенным до небес? Кто поспешил схватиться за камень, едва раздались против тебя облыжные обвинения, поношения и хулы? Друг. Друзья. Самые близкие. Преданные. Любимые. Тополя тихо шелестели над ним, осыпая его голову редкими каплями недавно пролившегося дождя. От влажных газонов пахло травой. На ходу он коснулся рукой шершавой мокрой коры тополя. Вот в ком воистину нет обмана. Чисто дерево и непорочна трава. Полной грудью Сергей Павлович вдохнул свежий воздух. Будто слетевшее с темных небес невыразимое блаженство вдруг наполнило его душу. Боже мой, что он мятется? Ведь он счастлив как, может быть, ни один человек на свете – он любит и он любим, он ищет правду о деде Петре Ивановиче и о сохраненном им Завещании и чувствует, что она где-то рядом, близко, что она уже опаляет его своим беспощадным огнем; счастлив папой, изъявившим радостную готовность принять Аню в свой дом; счастлив другом Макарцевым, в чьей дружбе никогда не было изъяна. Всех он отпускал с миром – топтунов, изменников, клеветников, завистников, всех прощал и любил, как научил Сергея Павловича на краю болота светлый старец, святой Симеон, пришедый спасти его, грешного, по слезной просьбе деда Петра Ивановича. Он поднял голову к небу. В разрывах облаков на темной глади слабо мерцали звезды. И мир верхний, звездный, недостижимый и вечный, на который невозможно взирать без трепета в сердце, и мир нижний, земной, исполненный щемящей печали о невозвратимых потерях, тихой скорби о том, что с каждым днем человек приближается к пределам отпущенного ему срока, мир юдоли нашей, хранящий тайну жизни и смерти, но вместе с тем дарящий нас мгновениями высшего восторга, ликования и силы – оба они соединились в душе Сергея Павловича, с благодарными слезами поклонившегося и небу, и земле. Ты, мать, примешь меня к себе, а ты, отец, приютишь душу мою, снисходя к ее грехам и, может быть, приголубив, несмотря на позднее прозрение.

Чьи-то шаги вдруг послышались позади. Сдерживая дыхание и прислушиваясь, он прошел еще метров пятьдесят. Звук шагов то исчезал, то появлялся вновь. Теперь уже не до неба стало Сергею Павловичу, не до тополей, стоявших в ряд по правую руку, и не до чудесных влажных запахов, которые источала трава. Он весь обратился в слух, ловя невдалеке, за спиной, крадущуюся поступь, время от времени сбивающуюся на отчетливый и громкий в ночной тишине топот. Пьяный какой-нибудь неверными ногами бредет домой, где супруга, с воспаленными, но уже высохшими глазами, уготовила ему заслуженное воздаяние за пропитые денежки и потрепанные нервы. Так Сергей Павлович пытался успокоить себя, прибавляя, что не всякий, следующий за ним, принадлежит к ордену щита и меча. Но помимо воли вспомнились два сукиных сына в подворотне, у каждого из которых оказалось в запасе по пиджаку, а у одного еще и кепарь заграничного фасона, и мнимый иностранец в метро, чей прощальный взгляд не сулил Сергею Павловичу ничего хорошего. И отчего-то Прошибякин вживе предстал перед ним, со смоляного цвета челкой, косо падающей на узкий лоб, и цепкими черными глазками. Следят! Его обдало жаркой – до пота – волной. Днем и ночью следят! Ускоренное продвижение к дому в данном случае являлось наилучшим способом проверить – действительно ли к нему прицепился хвост, или он, как пуганая ворона, боится любого куста, чему даже с медицинской точки зрения есть оправдание, если подумать о выпавших ему в последнее время сильнейших душевных потрясениях. Разве встретившая ответное сильное чувство любовь Сергея Павловича к Ане не перевернула всю его жизнь? Разве открывшиеся в подвале страдания не легли тяжким камнем ему на сердце? Разве фотография деда Петра Ивановича не потрясла его скорбным выражением лица до смерти замученного человека? Наконец, разве не следили за ним, что подтверждено наблюдениями Зиновия Германовича, наверняка, кстати, взятого гадами

на заметку?

Он шел теперь быстро, почти бежал. Пьяный бы давно от него отстал, но шаги позади зачастили и все чаще сбивались в громкий топот.

– Кто там?! – обернувшись, отчаянно крикнул Сергей Павлович в темноту.

Откуда-то из-за тополей, со скамейки у подъезда пятиэтажного дома, с игривым смешком ответил ему девичий голос:

– Свои!

– У тебя, Людка, все свои, – осудил легкомысленную деву хриплый юношеский басок, после чего от ловкого и сильного щелчка недокуренная сигарета, рдея ярко-красным огоньком, пролетела меж двух деревьев и упала у ног Сергея Павловича.